Чуть позднее у меня наступил шок, и меня охватило смятение. Но не потому, что я любил его, а потому, что не любил и в действительности чуть ли не желал его смерти, чтобы избавиться от необходимости стать, как и он, врачом. Но по иронии судьбы, из-за неимоверного чувства вины перед ним, я дал себе клятву, несмотря ни на что, пойти в медицину.

На похоронах Карен, ни слова не говоря, села рядом со мной и взяла меня за руку. Будто она прекрасно понимала, что я в ту минуту переживал. Я тоже сжал ее руку, крепко. Рука ее была невероятно мягкой и теплой. И хотя это пожатие не смягчило моего чувства вины, я вдруг ощутил, что, держа эту руку в своей, смогу в жизни преодолеть многое. С тех пор я эту руку так и не выпускал.

В пятницу к нам в больницу заявился представитель комиссии здравоохранения штата. Его работа состоит в том, чтобы время от времени проверять состояние нашего здания, работу водопровода и канализации, а также содержатся ли пациенты в чистоте, хорошо ли они накормлены и т. д. И хотя он бывает у нас постоянно, мы всякий раз устраиваем ему полный обход: кухня, столовая, прачечная, бойлерная, магазинчик подарков, комната отдыха и физкультуры, комната тишины, медицинские кабинеты и, наконец, палаты.

Так вот, в комнате отдыха, за карточным столом, вместе с моими двумя другими пациентами мы застаем прота. Мне показалось это довольно странным, так как один из них – я назову его Эрни – почти всегда сидит один или тихонько разговаривает с Расселом, нашим неофициальным священником. А другой, Хауи, обычно слишком занят, чтобы вообще хоть с кем-нибудь разговаривать (синдром белого кролика). Оба они – и Эрни, и Хауи – соседи по палате и в нашей больнице уже долгие годы; у каждого из них случай не из легких.

Эрни, как и многие другие люди, боится смерти. Но в отличие от большинства из нас, он не способен думать ни о чем другом, кроме смерти. Он регулярно проверяет свой пульс и температуру. Он настоял на том, чтобы носить хирургическую маску и резиновые перчатки не снимая. Он не расстается со стетоскопом и термометром, несколько раз в день принимает душ и каждый раз после этого требует чистую одежду, отказываясь от той, на которой замечает хоть малейшее пятнышко. И нам приходится с этим мириться, иначе он вообще ходил бы нагишом.

Принятие пищи для Эрни представляет серьезную проблему по нескольким причинам. Во-первых, из страха пищевого отравления он ест только тщательно сваренное и поданное обжигающе горячим. Во-вторых, он ест только то, что порезано на микроскопические кусочки, чтобы ни в коем случае не поперхнуться и не умереть от слишком большого куска. И наконец, есть еще и проблема: Эрни не признает ни консервов, ни пищевых добавок. Он не ест ни мяса, ни птицы и даже на свежие фрукты и овощи смотрит с подозрением.

В этом, конечно, нет ничего необычного, В каждой психиатрической больнице есть такой «Эрни», а то и два. Но наш Эрни отличается от других тем, что его попытки защититься от внешнего мира несколько превосходят те, что обычно наблюдаются у некрофобов. Его, например, невозможно уговорить выйти на улицу, так как он боится космических лучей и бомбардировки метеоритами, а также отравления находящимися в воздухе химическими веществами, нападения насекомых и птиц, заражения порожденными пылью организмами и многого другого.

Но и это еще не все. Из страха задушить самого себя во сне он спит, привязав руки к ногам и кусая деревянный дюбель, чтобы не проглотить язык. По той же причине он не спит ни под простыней, ни под одеялом, чтобы они не задушили его во сне, и спит на полу, чтобы во сне не свалиться с кровати и не сломать себе шею.