Алохэ упала на колени и, зажмурившись, задрала голову.

– Она говорить, – в голосе Дары, нарастая, звучали замогильные нотки, – пусть ты убить ее своим громом или ударить нож горло. Она убить свой мальчик. Она тоже есть зло Шамэл. Она надо нет. Она не хотеть жить. Она все не хотеть жить. Пусть ты убить их всех. Бей!

Петрович вытащил из ножен свой нож, и задумчиво посмотрел на сияющее на солнце булатное лезвие.

– Что ты задумал, Петрович? – подозрительно спросил коллега.

Он уже представил себе, что его друг, обычно такой добрый, сейчас собственной рукой начнет резать глотки всем этим сбитым с толку женщинам.

Тот отвлекся от созерцания ножа и перевел взгляд на товарища. Несмотря на чрезвычайно серьезный вид, где-то глубоко в его глазах пряталась лукавинка.

– Я задумал колдовской обряд, чтобы очистить их от зла, – мрачно изрек он, – но, к сожалению, здесь не хватает всех необходимых ингредиентов. Можно провести лишь предварительную подготовку, своего рода конфирмацию. Надо будет сделать так, чтобы зло умерло, а тело осталось жить – для того, чтобы потом в нем могла зародиться новая душа. То, что натворил один шаман, другой шаман обязательно должен суметь исправить.

– Вождь, ты их убить? – перевела Дара вопрос Ниты, которая тоже все еще была здесь и слушала весь этот диалог в первоисточнике. И она, и Дара были немало заинтригованы.

– Дара, переведи ей, что убить их прямо здесь проще всего. Но тогда они умрут, а зло, которое принес Шамэл, останется, а я должен убить именно его, тут он сделал паузу и, глядя в сторону Ниты и ее соплеменников, слегка нахмурился, – и вообще, незачем им смотреть на все это. Такой обряд не для глаз детей и женщин. Пусть они идут к лодкам.

Когда Нита, Акса и дети бывшего клана Лани удалились к берегу, Петрович еще раз обвел взглядом разоренное стойбище. Разграбление подходило к концу. Покрышки из шкур были сняты с шатров, изнутри было вытащено все ценное, и Катя с Лизой помогали женщинам-Ланям увязывать все это сыромятными ремнями в один огромный тюк в кузове УАЗа.

– Петрович, – сказала Дара, – Алохэ спрашивает, ты их убить или не убить?

– Значит так, Дара, – ответил тот таким тоном, что все притихли, догадавшись, что сейчас будут сказаны очень важные вещи, – скажи Алохэ – и пусть она сообщит всем – что мы будем проводить очень важный и сложный обряд – мы будем убивать то зло, которое поселил в них Шамэл. Именно зло, а не их самих. Для этого они должны отказаться от всего, что было у них в прошлом – от своих имен, обычаев, одежды, языка. Будет тяжело, больно и страшно, поэтому это дело добровольное, – он сделал паузу, наблюдая, как у Дары расширяются зрачки – она, внимая его словам, наполнялась мистическим трепетом перед могуществом шамана Петровича. Как же ей повезло, что она попала в его племя!

Она перевела все сказанное, стараясь соблюдать максимальную точность – еще бы, шаманский обряд – это не шутки!

Шаман между тем продолжал:

– Слушай внимательно, Дара, и ничего не упусти. Скажи им – сейчас мои помощники будут ставить их на ноги и подводить сюда. Те, кто хочет, чтобы их зло умерло, а они родились заново, должны, как Алохэ, встать на колени. Те, кому их зло дороже жизни, пусть остаются стоять. Мы оставим их здесь, связанными по рукам и ногам, на съедение диким зверям, и они умрут от их клыков, как жертвы вашего племени умирали от рук их мужчин.

Алохэ, выслушав из уст Дары эту речь, заговорила высоким мелодичным языком, и лежащие ниц на земле полуафриканки стали ворочаться и перешептываться. Сергей-младший и Гуг принялись поднимать их на ноги и выстраивать в одну линию. Некоторые опускались на колени сразу, некоторые какое-то время раздумывали.