К слову, по подсчетам Генерального штаба, общая цифра демографических потерь советских военнослужащих (убиты, умерли, не вернулись из плена) составляет 8 миллионов 668 тысяч 400 человек. Это безвозвратные потери минус вернувшиеся из плена 1 миллион 836 тысяч человек и вторично призванные на службу на освобожденной территории 939 тысяч 700 человек, ранее значившиеся пропавшими без вести.

Владимир Михайлович Сафир в книге «Первая мировая и Великая Отечественная» констатирует, что «определить точную цифру потерь теперь уже практически невозможно, поэтому необходимо сосредоточить усилия на оценке значений потерь, выходя на порядок цифр с возможно минимальным допуском ошибки».

К основным недостаткам персонального учета и других составляющих указанной методики оппоненты относят:

— запоздалое введение красноармейских книжек (7.10.41) и необоснованная отмена Сталиным личных спецмедальонов (17.11.42). Даже в их бытность многие бойцы из чувства ложного суеверия квиток медальона не заполняли;

— огромный недоучет безвозвратных потерь Красной армии в период всеобщего отступления в 1941 году, а также и в последующие годы; при выходах из многочисленных «котлов» приходилось оставлять не только боевую технику (как правило, из-за отсутствия боеприпасов и горючего), но и всю документацию, включая «Журнал боевых потерь», стараясь спасти в первую очередь знамя части. Поэтому множество донесений просто не доходило до вышестоящих штабов или составлялось крайне неточно, «на глазок»;

— представление донесений о потерях с указанием только их общего числа, а не поименно. В основе подобного послабления было заложено традиционное в то время пренебрежительное отношение к личности («винтики»), в данном случае — к личному составу Красной армии (главное — не люди, резерв их был почти безграничен, главное — реальные успехи: взять высоту, деревню и т.п.). Все это дало возможность многим командирам (от комбата и выше) в официальной отчетности, поступившей «наверх», занижать показатели потерь, получая в таком случае для личного состава дополнительное продовольствие (пайки), «вещевку», боеприпасы и т.п. Размеры указанных приписок находились в определенной зависимости от степени порядочности и честности командира, составляющего подобные донесения. И получилось, что в самих этих документах правда и ложь были просто неразличимы;

— введение в расчеты понятия «списочный состав», что, по мнению ряда историков, автоматически исключало из числа около 8,7 млн. огромные потери ополченцев в 1941—1942 годах, призывников (погибших до включения в списки частей) и др. Частично этот изъян был устранен Генштабом при подготовке данных около 9,2 млн.

Но наиболее убедительным подтверждением всего вышесказанного и правомочности существования методики оценки потерь явились откровения заместителя наркома обороны СССР — начальника Главного управления формирования и укомплектованности войск генерала Е.А. Щаденко, изложенные в его приказе от 12 апреля 1942 года: «…Учет личного состава, в особенности учет потерь, ведется в действующей армии совершенно неудовлетворительно… В результате несвоевременного и неполного представления войсковыми частями списков о потерях получилось большое несоответствие между данными численного и персонального учета потерь…»

«…На персональном учете состоит в настоящее время не более одной трети действительного числа убитых… Данные персонального учета пропавших без вести и попавших в плен еще более далеки от истины…»

Так что с цифрами дело обстоит очень и очень сложно.