Дядин эксперимент с применением тяжелой артиллерии окончился пшиком, никаких денег у отца он так и не выклянчил, а инспектриса пушкинского РОНО больше у них в гостях не появлялась.

Других родственников, кроме дяди, у Тамары не было, и то, что через десять дней забирать ее из больницы явились именно он со Светланой Петровной, выглядело как само собой разумеющееся.

— Какое несчастье, девочка! Какая беда! — сюсюкала толстуха, располагаясь на переднем сиденье тесной «Асконы». — Как ты? Отошла хоть немного? А ведь была совсем невменяемой. Врачи к тебе никого не пускали. Но пришла в себя, слава Богу. Все сглаживается со временем, все забывается. И в домашних условиях это произойдет скорее, чем в больнице.

— Куда мы едем?

— К нам, девочка. Куда же еще?

— На Красноселку?

— Теперь тебе придется жить там. С нами. И можешь не беспокоиться, мы тебя в беде не оставим. Неужели позволим, чтобы ты оказалась в каком-нибудь интернате? Там сплошная шпана и разврат. Где-то с месяц тебе придется побыть в Ленинграде, пока не утрясем кое-какие формальности, но как только с этим покончим, сразу отправим тебя в Новгородскую область. Там у моих родителей, девочка, в деревне, на природе, на свежем воздухе, на парном молоке…

«Не называй меня девочкой, дура! И учти: я терпеть не могу молока!»

— Завтра мы должны обязательно съездить в милицию. Они хотят взять с тебя показания. Потом заглянем в твою бывшую школу…

— В первую очередь я хочу побывать завтра на кладбище, — перебила Тамара. — А еще лучше сегодня.

«Раз уж родителей похоронили, пока я валялась в больнице, так хотя бы узнаю, где их могила. И скажу им, как я их люблю. А вдруг услышат?»

— Нет, никакого кладбища, девочка, — обернулась Светлана Петровна. Несмотря на опущенные стекла и задувающий через окна легонький ветерок, в машине стояла жара, как и на улице, и на мясистом лице дядюшкиной супруги выступили обильные капли пота, а ворот футболки четко обозначился темным влажным треугольником. — С кладбищем лучше повременить. К этому ты еще не готова. Должно пройти какое-то время, тебе надо окрепнуть психически, немного забыться…

— Завтра утром мы едем на кладбище, — повторила Тамара, — и вы покажете мне могилу родителей… А лучше сегодня.

— Какая упертая! — раздраженно фыркнула Светлана Петровна. — Абсолютно не желает прислушиваться к тому, что ей советуют взрослые, которые желают ей только добра. Так вот, имей в виду, девочка: никто не намерен потакать твоим капризам. Возможно, раньше у тебя получалось качать права перед мамой и папой, но теперь лебезить перед тобой никто не намерен. Наша задача: воспитать порядочную скромную девушку. И если для этого придется быть строгими, то, поверь, и я, и дядя можем выглядеть не только добренькими и сладкими, как сейчас.

— М-да, это точно, — пробурчал дядюшка, перестраивая «Аскону» из одного ряда в другой, и Тамара отметила, что это первые слова, которые за сегодня она услышала от него (добренького и сладкого).

— Итак, надеюсь, ты поняла, — продолжала, чеканя слова, расставлять акценты в их будущих отношениях Светлана Петровна. — Если хочешь, чтобы мы подружились, изволь забыть и про завышенные запросы, и про непослушание, и про гордыню. Не спорь, не привередничай, не хами. И с этого момента всегда помни о том, что мы делаем тебе одолжение, обременяем себя заботами, беря тебя под опеку и избавляя от нерадужной перспективы отправиться в интернат.

«Ты даже не смогла потерпеть несколько дней, чтобы дать мне немного очухаться, пообвыкнуть на новом месте, в новой (перевернувшейся) жизни».