Никому не подражала, ни под кого не подстраивалась. Может, поэтому и не сложились отношения в школе?
Выскочка… задавака…
Но почему же еще недавно в Череповце все было вовсе не так? Целая куча подруг, теплые отношения и с одноклассниками, и с учителями.
И зачем они только сюда переехали?
Потому что так было надо отцу. Вот уже больше года, как он почти не виделся со своей семьей. Он обосновался в Ленинграде, открыл там свой офис и снял большую квартиру возле метро «Московская», где всего в пятнадцати минутах езды от города, в поселке Тярлево около Павловска стремительно возводился для них богатый коттедж. Лишь иногда на выходные отец вырывался в Череповец. В конце января коттедж достроили, и Астафьевы переехали в город на Неве. Из скромной трехкомнатной «распашонки» на окраине задымленного промышленного Череповца в двухэтажные хоромы с мансардой, зимним садом и самым настоящим камином, воздвигнутые в паре шагов от знаменитого на весь мир Павловского парка.
— Шикарный дом, правда? — поинтересовалась мама в первый же вечер.
— Не знаю, — соврала Тамара. Она уже точно определилась с тем, что ей здесь абсолютно не нравится, — слишком просторно. Слишком большие комнаты. Гулко, будто в спортивном зале.
«А еще я здесь абсолютно одна. У мамы есть папа, у папы — работа. У меня никого. Никто не заглянет в гости, никто не позвонит. Все остались там, в прошлом.»
— Ничего, доча, привыкнешь. Пойдешь в школу, заведешь новых подруг… Ты только погляди, как здесь красиво! И папа теперь каждый день с нами, а не где-то за четыреста верст…
«Не каждый день, а каждую ночь. Если не уезжает в Таллинн, то все равно появляется дома лишь поздно вечером. А на работу уходит уже рано утром. Только и видишь его по выходным. Да и то не всегда».
— Куда лучше было, когда он был простым инженером, а не продавал дурацкие цветные металлы в Эстонию, — однажды призналась она матери. Та неожиданно вспылила:
— Что ты можешь понимать в этом, Тома! Он горбатится сутками напролет, чтобы мы ни в чем не нуждались. У нас прекрасный дом, две дорогие машины. Отложены деньги на то, чтобы после школы ты могла уехать учиться где-нибудь в Гарварде или Сорбонне Да разве я в твои годы могла мечтать о таком! Ей подается все готовенькое, на блюдечке с голубой каемочкой! Ей все завидуют…
«Вот именно, завидуют. И терпеть не могут. Кстати, не только меня. И тебя, мама, сторонятся соседи. Здороваются, любезно раскланиваются, но никогда не обмолвятся с тобой ни словечком. Я все вижу. Я не слепая».
И правда, обитатели соседних домов — обычных отделанных вагонкой избушек — с первого дня четко очертили границу своих взаимоотношений с появившимися в поселке кооператорами, и эту границу за месяц никто так и не переступил. Сухое «Здравствуйте» — и все. Совсем как в школе.
Мать целыми днями топталась возле мольберта, портя холсты мрачными пуантилистическими картинами. А когда из школы возвращалась Тамара, перебиралась на кухню, занималась стряпней, хлопотала по всему дому с тряпкой и пылесосом. Сразу же после переезда отец предложил нанять приходящую горничную, но мать отказалась.
— Никакой прислуги, Андрей. Что мне здесь еще остается, кроме как заниматься хозяйством?
— Я думаю, тебе надо серьезно подумать о том, как создать круг новых знакомств. Здесь неподалеку купил участок главный бухгалтер нашего банка. Сюда частенько наведывается его жена. Надо бы пригласить ее в гости. Подходящая дамочка.
«Подходящая… Круг», — отложилось тогда в голове у случайно услышавшей этот разговор Тамары. И заставило призадуматься над тем, что, в отличие от Череповца, жители Ленинграда, оказывается, принадлежат к неким кругам. |