Нет, черт возьми. Весь следующий месяц.

Они пошли по тропинке, покрытой бурой прошлогодней травой. Солнце сияло над их головами, обещая скорый приход настоящей весны.

Некоторое время они шли рядом, плечо к плечу. Гидеон вел присмиревшего Хана. Гидеон снял перчатки и схватил ее за руку. Он пытался сопротивляться желанию прикоснуться к ней, но не мог. Память о ней, о ее голосе, о ее лице, о ее нежности — вот то, что поддерживало его всю долгую бессонную ночь, проведенную в плену. Она была ему нужнее, чем воздух.

Чариз сжала пальцами его израненную, в шрамах ладонь с такой нежностью, что его переполненное любовью сердце едва не остановилось. Несмотря на бушевавшее в нем желание, он не хотел нарушать этой тихой идиллии. После всех недомолвок, боли и отчаяния эта умиротворенность воспринималась как высшее благо.

— Гидеон, что произошло там, в шахте?

— Я снова обрел себя. — Точнее он выразиться не мог. — Ты изменила меня. Воспоминания о тебе помогли мне не сойти с ума. И по мере того как шло время, я обнаружил, что темнота — это всего лишь темнота, а люди всего лишь люди. Дикие причуды моего воображения… исчезли.

Он смог выразить словами ускользающую мысль. Каким еще словом он мог описать произошедшую с ним перемену.

— Случилось чудо.

— Нет. — Голос ее звучал хрипло, как бывало всегда, когда ее переполняли глубокие чувства. — Это не чудо. Это твое мужество развеяло бурю. Ты смог посмотреть в лицо своим страхам, когда отдал себя в руки моих сводных братьев ради меня.

Права ли она? Узнает ли он об этом когда-нибудь? Не важно, почему он изменился. Главное, что это произошло.

— Времени, которое я провел связанным в шахте, вполне хватило для осмысления того, что происходило со мной. Я много думал.

Чариз рассмеялась:

— Ты говоришь так, словно пережил реинкарнацию.

Гидеон безразлично пожал плечами.

— Я бы не стал заходить так далеко.

Внезапно он посерьезнел. Он искал логичное объяснение произошедшему чуду. Что было нелегко.

— Мне приходится жить с тем, что я пережил в Рангапинди. Не я виноват в том, что погибли мои соратники…

— Но совесть терзала тебя, потому что ты не мог их спасти. Тут опять сыграл свою роль твой слишком сильно развитый защитный инстинкт — потребность защищать других, но не себя.

— Я презирал себя за то, что живу, а они умерли.

Она крепче сжала его руку. И это пожатие раздавило и уничтожило семена ненависти к себе, которые еще оставались в его сердце. Голос ее вибрировал от переполнявших ее чувств.

— Любимый, если бы ты не выжил, ты не мог бы спасти меня. Неисповедимы пути Господни.

И слова ее пробудили в его памяти один очень странный момент, пережитый им прошлой ночью, когда он вдруг увидел себя со стороны. В тот момент, когда он почувствовал, как тени Парсонса и Джерарда близко-близко нависли над ним, как в той яме в Рангапинди, где они погибли.

Он всегда считал, что его друзья должны ненавидеть его на том свете за то, что он выжил, тогда как они скончались в муках боли и унижения. Но духи, что составляли ему компанию в темноте шахты в течение долгих ночных часов, не были озлоблены против него, наоборот, они были к нему благосклонны. Даже в Рангапинди они являлись к нему отвратительными чудовищами. Прошлой ночью они навестили его такими, какими были при жизни. Хорошими храбрыми людьми, пожертвовавшими всем ради долга.

И только тогда, получив благословление от своих погибших друзей, Гидеон сделал тот самый шаг, который пугал его сильнее всего.

Он задумался о том, как обустроить жизнь в Пенрине вместе с Чариз и, если Бог будет милосерден к ним, детьми.