Признаться, Мари не могла отличить аристократок от продажных женщин. Много позднее она услышала выражение: «В Париже светские дамы смахивают на кокоток, а кокотки стремятся походить на светских дам».

Девушке не пришло в голову попросить Эжена купить ей что-нибудь, ведь они еще не получили денег, и когда вечером соседка Луиза — та, что взяла гребень, — спросила: «Что, небось, получила кучу подарков от своего муженька?», ответила:

— Нет. Мы ничего не купили.

Луиза рассмеялась и заметила:

— Я бы на твоем месте не подпускала его к себе!

— Он мой муж.

— Ну и что? Пока тебе есть чем гордиться, требуй свое и для себя!

— Требовать? У нас не такие отношения.

— И зря. Да ты, похоже, совсем не знаешь мужчин. Пока ты молода и красива, они восхищаются тобой, а как начнешь увядать, не поскупятся на оскорбления. Твой муж, должно быть, пошел выпить пива, а тебе сказал: «Не скучай»? Вернется — получишь поцелуй, но это пока. Со временем дойдет до оплеухи.

— А ты-то откуда знаешь? — не выдержала Мари. — Ты же не замужем.

— Была! — отрезала Луиза. Ее глаза лихорадочно сверкали. — Был у меня и ребенок, да умер.

— Все равно, — прошептала Мари, — ты не должна так говорить. Ты… ты просто завидуешь мне!

— Пока — да, — все так же резко отвечала соседка. — А там посмотрим.

— Зачем ты сюда приехала? — вставила слушавшая их разговор Франсуаза. — Что у тебя есть такого, чем ты могла бы покорить Париж? Какие таланты?

— Красота, — ответила за Мари Луиза и засмеялась.

— Красота — не талант.

— Почему нет? Только это опасный талант.

— Пожалуй, — согласилась Франсуаза, — особенно если ничего нет ни в кармане, ни за душой!

Мари ничего не сказала. Она знала, что рвалась! сюда не за нарядами, не за призрачной столичной роскошью: ей было тесно на острове. Но, как ни странно, здесь стало еще труднее, потому что, как выяснилось, в привычном, знакомом с детства мире было проще мыслить и легче дышать.

Глава 7

Наступила весна — дни стояли прозрачные, хотя еще холодные. На бирюзовом небе резко выделялись черные трубы и облезлые стены фабрики. И все же на душе стало веселее. По улицам неслись экипажи, кричали разносчики съестного, тепло и сладко пахло из ресторанов и кофеен, ярко сверкали окна в домах, и над людной улицей разливался звон колоколов. Дамы обновляли туалеты в соответствии с новой модой, и, казалось, весна разбудила не только солнце, но и улыбки.

Мари не спеша брела по улице. Она отпросилась после обеда, сказавшись больной, и взяла у Эжена немного денег, чтобы купить себе обувь: старые туфли совсем развалились. Хотя она была беременна не первый месяц, это было почти незаметно: так сильно она похудела и осунулась.

Отношения с Эженом были натянутыми. Он не представлял, как они смогут растить и содержать ребенка в эту пору.

Эжен понимал свою ошибку: он потянулся к Мари, внезапно блеснувшей на небосклоне его унылой жизни яркой звездой, и не рассчитал. Звезда сгорела, едва достигнув земли, чувства превратились в пепел, и он уже прикидывал, не сбежать ли ему в какой-нибудь портовый город, не наняться ли на корабль под чужим именем и постараться все забыть.

Однажды Мари сказала:

— Давай уедем! Куда угодно, хоть на край света, только подальше от этого места!

— Сначала ты просила увезти тебя с острова, что я и сделал, рискуя собой, а теперь требуешь, чтобы мы уехали из Парижа! Не многого ли ты хочешь? — В голосе Эжена звучало раздражение, а в глазах застыло сумрачное выражение.