Ему ничего никогда не хотелось так, как поцеловать ее, испытать сладостное блаженство.

Проклятье!

Грифф был уверен, что справился: вот уже несколько месяцев ему удавалось избегать недвусмысленных предложений лондонских красавиц на любой вкус. Так неужели какая-то служанка со смазливой мордашкой, деревенская девка с обляпанным грязью подолом, в обносках, пусть и в сахарной обсыпке, сумела пробить этот защитный панцирь?

Послав коня в галоп, Гриффин вдруг поймал себя на мысли, что недостаточно тщательно продумал стратегию своего дальнейшего существования в совершенно непривычной ему ипостаси Гриффина Элиота Йорка, решившего воздерживаться от зова плоти до конца своих дней. Только теперь он осознал, что это до сих пор давалось ему легко лишь потому, что чувства и эмоции, владевшие им, не оставляли места для низменных влечений. А если и случалось испытывать определенного рода… беспокойство, проблема решалась легко с помощью физических упражнений или самоудовлетворения.

Оглядываясь назад, Грифф признавал: с его стороны было непростительной глупостью даже пытаться убедить себя в том, что получится хранить целомудрие. Следовало предвидеть нечто подобное данной ситуации – ведь не монах же он в конце концов!

Ну почему это произошло именно сегодня?

Что в этой Полине Симмз было такое, что вызвало в нем самый живой отклик? Для девушки без роду-племени она на удивление горда и в то же время умна и честолюбива.

Гриффин в очередной раз напомнил себе, что их связывает лишь сделка, не более того: девчонка ему нужна, чтобы позлить мать, а вовсе не для того, чтобы самому попасться ей на крючок. И его не должны искушать ни ее раскосые кошачьи глаза, ни живость и природная смекалка. Он должен рассматривать эти ее качества лишь с точки зрения полезности для целей, что перед ней поставлены. Точно так же, как, подбирая каменщика, мы оцениваем твердость его руки, меткий глаз и крепость мускулов.

Мысль о каменщике оказалась кстати, потому что сумела направить поток мыслей Гриффина в нужное, полезное русло. Необходимо предупредить слуг, что герцогиня приедет не одна, а с гостьей. К счастью, домоправительница, миссис Томас, понимала хозяев с полуслова, так что можно не сомневаться: к приезду герцогини и ее подопечной будет все готово – и комнаты, и горничные, и еда, и ванна.

Уж что-что, а помыться гостье точно не помешает. И не наспех ополоснуться, чтобы смыть с тела остатки сахара, а полежать в горячей ванне, и подольше, чтобы распарились мозоли на руках и свернулись в завитки коротенькие волоски у нее на висках. И еще ей понадобится брусок душистого мыла и большое пушистое полотенце, чтобы завернуться, когда, искупавшись, поднимется из воды…

Гриффин представил эту картину настолько ясно и четко, что, казалось, даже почувствовал запах лавандового мыла от ее такой нежной, шелковистой кожи… Чтобы вернуть себе самообладание, пришлось остановить коня посреди дороги.

Стука копыт больше не слышно, но сердце ухало едва ли не сильнее и громче.

Почему она? Почему сейчас?

Как и на другие «почему?», «зачем?», «отчего со мной?», он опять не получил ответа. Все эти проклятые вопросы, терзавшие его вот уже три месяца кряду, были не более чем беззвучным криком в темноту. Одно ясно: от себя не убежишь. Сегодня, возможно, ему удалось справиться с искушением, удрать, но уже завтра оно будет жить с ним под одной крышей.

Но это будет только завтра, а до прибытия в Лондон ему предстоит нанести один визит.

Г