— Здравствуй, Куо-Куо. Я Юрюн Уолан, сын Сиэр-тойона.

— Юрюн Уолан! — она захлопала в ладоши. — Юрюн Уолан!

Закружилась в танце, подпрыгивает. Взбила к небу пыльный вихрь. Ожерелья звенят, коса мелькает. Пушистым кончиком меня по лицу: раз! И опять: два! Девчонка, честное слово!

— Юрюн! Юрюн Уолан!

И вдруг замерла, лицом ко мне:

— Юрюнчик! Уоланчик!

Пыль тихонько оседала. Я попятился, а она взяла и облизнулась. Съесть меня решила, что ли? Язык у нее — жуть! Длинный, розовый, влажный. У меня под ложечкой ёкнуло. Да ну, откуда в Кузне людоедка! Это я, болван, страстей навыдумывал…

— Пойдем, Юрюнчик! Пойдем, Уоланчик!

Она придвинулась ближе. Я с трудом удержался, чтобы не дать дёру. Хорош боотур — от чужой служанки шарахается! Скоро от мышей бегать начну!

— Куда?

— В конюшню пойдем. С Куо-Куо.

— Лошадей в конюшню отведем?

— Лошадей?

На лице ее отразилось недоумение. Впрочем, она быстро заулыбалась:

— Юрюнчик Уоланчик с Куо-Куо отведут лошадей. В конюшню!

И хихикает, дурочка.

Мы отвязали коней и повели в обход Кузни. Куо-Куо шла впереди, показывала дорогу. На каждом третьем шаге она оглядывалась на меня. «Ты здесь? — спрашивал ее взгляд. — Ты никуда не делся?»

Да что я, маленький? Не потеряюсь!

В конюшне пахло сеном, навозом, лошадиным потом. Вездесущий запах гари тут почти не чувствовался. У входа было светло, а в дальнем конце сгущался мрак. Там всхрапывали, фыркали лошади. Сколько, какие — не разглядишь. Наших мы завели в ближние стойла — они пустовали. Воду в поилки кто-то уже налил. Надо бы корму задать, подумал я.

— Сено у вас где?

Куо-Куо торчала у входа. Загораживала свет.

— Сено? А, сено. Мягкое!

Вот, опять облизывается. Губы у нее сохнут, что ли?

— Тут есть сено. На сене будет хорошо.

И бегом ко мне. Я — назад. Споткнулся, чуть не упал. А она схватила меня, облапила: крепко-крепко! Шепот горячий, как из той ямы с дымом. В самое ухо:

— Красавец мой! Суженый-ряженый!

— Ты чего?

— Жених Куо-Куо! Женишок ненаглядный!

— Чего ты?!

Я бы вырвался, честно. Да у нее хватка — куда там Омогою!

— Отстань! Какой я тебе жених?!

— Жених Куо-Куо! Жених! Станем вместе спать, детей рожать!

Влажное, горячее скользнуло по щеке. Язык! Ее язык! Фу! Мне было жарко, тесно, стыдно. Девка тискает меня, лижет, как взбитые сливки, а я, боотур — ну, боотур же! — высвободиться не могу! Бросило в жар, коленки подогнулись. Сердце зашлось: кэр-буу! Того и гляди, выпрыгнет! Пойдет скакать лягушкой между стойлами…

Да ладно вам ухмыляться! Всё я знал, всё понимал. Сколько раз видел кобылу с жеребцом, корову с быком, сучку с кобелем. Тут ведь в чем главная мерзость? Кобыла с жеребцом — ладно, но ведь не кобыла с жеребенком! Я вам кто? Не та беда, что годами мал, а та беда, что я — сын Сиэр-тойона! Против закона это! Против обычая! Хоть кричи: «Папа, на помощь!» А что? Он услышит, обычное дело.

— Сдурела?! Отцепись!

— Жених!

— Отстань от меня!

Ага, разбежался! Держит, не отпускает. Бормочет всякий бред. Я — ее жених, скоро свадьба. Ляжем в постель, я на нее взберусь, детишек настрогаю… А рука своевольничает, лезет мне под кафтан, под рубаху, в штаны.

— Не трогай! Нельзя там трогать!

— Можно, Юрюнчик…

То, что трогать нельзя, под ее пальцами расширилось.