– Да, ты молодец, хоть диплом от заграничной жизни поимела… А я…

– Ты же прилично знаешь языки…

– Ну и чего? В секретутки идти? Я уж стара для этого, мне, mein Schatz, уже сорок два!

– Так чего ж ты уехала? Жила бы себе, тебя, по-моему, муж не ущемлял.

– Ущемлял, гад, еще как ущемлял, но я бы это стерпела, но он трахаться перестал, импотенто, понимаешь? То есть на стороне он, может, чего и может, но мне что с того? Мне мужик нужен, никуда не денешься, у меня, можно сказать, самый трахучий возраст подошел, и вот тебе – выкуси! Я попробовала тоже на сторону сходить, но он такое мне устроил! Даже морду набил, Schurke. Ну ничего, я эти побои зафиксировала, будет что в суде предъявить… Я с него много сдеру, не сомневайся. Уж дом-то – точно! А какой у нас дом, сама знаешь, я его продам, куплю себе малюсенькую квартирку и буду жить…

– Где, в Новосибирске?

– Да ты что! Квартирку где-нибудь в Европах, а… Hör mal, а у тебя-то откуда такая квартирка, а? Сколько комнат?

– Четыре. Мне от матери двухкомнатная досталась, и еще от Мишкиного отца. Мы только успели с ним съехаться, он и погиб…

– Надо же… Хороший мужик был?

– Да, очень.

– Ты хлебнула… Слушай, Маринхен, а ты мне какую-нибудь работенку тут не подберешь?

– Какую тебе работенку, Нора?

– А я знаю? – засмеялась та. – Это я так, сболтнула… Ну а мужичок-то у тебя есть?

– Да как тебе сказать…

– Вот так и скажи.

– Ну считай, что есть.

– Но это не любовь?

– Нет, что ты… С любовью я завязала!

– Ну прям, с твоими данными… Сколько тебе?

– Тридцать восемь.

– Молодка еще! Хотя любовь – это в общем-то сказки. Трахается нормально?

– Нормально.

– И слава богу. А остальное – геморрой!

– Норка, я спать хочу, умираю.

– Да, я вообще тоже не против. Ладно, завтра еще поговорим. Gute nacht, mein Liebchen!

Она тоже меня помнит, как странно и как хорошо… – расслабленно думал Михаил Петрович, сидя рядом с женой в машине. Он закрыл глаза, пусть Вика думает, что я сплю. Ма-ри-на! Какое красивое имя. Она стала еще лучше… Тогда это была молоденькая девушка, а теперь роскошная женщина, с виду холодная, но я уверен, под этой холодностью… Это напускное, защитная маска. А может, и не напускное… Когда он прижал ее к себе, то не ощутил ответного порыва. Это обстоятельство было для него настолько непривычным, что он дернулся, отдав себе в этом отчет, хоть и с большим опозданием. Но она же меня помнит столько лет… Он представил себе ее лицо таким, как видел два часа назад, совсем близко, и ощутил вдруг какой-то страх. Неужели эта встреча неспроста? Вдруг это мне в наказание за все мои прегрешения? Безответная любовь? Фу, глупости какие! Надо просто выкинуть ее из головы, и дело с концом. Подумаешь! И вообще, мне не до нее. У меня скоро процесс в Исландии, довольно безнадежный процесс, кстати сказать, и надо думать об этом, а не о зеленых глазах.