|
Живая курица, конечно, экзотика, а это была не просто курица, а совсем молодая курица, практически цыпленок, но уже большой цыпленок, его поселили на балконе, дали миску, насыпали крупу, но на ночь решили перенести в ванну. И всю ночь в доме бегали и не спали, потому что курица (цыпленок) орала и скреблась, ей было плохо в новом месте, и тогда папа наутро грубым голосом велел ее сварить, а как я ее сварю, жалобно сказала мама, что я ей, топором голову отрублю? Щас, гордо ответил папа, пошел и быстро свернул голову цыпленку, мама закричала и даже заплакала: зачем ты это сделал, ну можно было не при ребенке, ну я же врач, сконфуженно сказал папа и посмотрел на Петю. А потом снова улыбнулся своей золотой улыбкой. Отец не был стоматологом, у него была другая специальность, Ароныча он просто знал с самого детства и говорил о нем так:
– Ну это же просто сумасшедший.
Однажды Ароныч заказал на кладбище такую плиту: мраморную, полированную, черную, с надписью – «Соловьев Михаил Аронович, 30 октября 1929…» – и пустое место для окончательной гравировки, которую сделают уже потом. Мастер граверных дел Виктор Иванович (они с ним часто выпивали, когда Ароныч приезжал на Востряково проведать мать) спросил его с большим интересом: – Ну и чего? – В каком смысле? – Куда отвезешь то ее, Миш? – Пока в машину отнесу, – скупо ответил Соловьев. – Кстати, у тебя грузчики есть? Пока Ароныч договорился, пока грузчики искали пятого, поскольку плита была тяжелая и волочь ее можно было только впятером, прошло еще некоторое время – и они с Виктором Ивановичем дополнительно маленько посидели, побазарили. Пить то было нельзя, сам за рулем, Виктор Иванович тоже на работе, ну а хотелось страшно. Уж очень момент был такой… – Ну хорошо, отвезешь домой, а потом? – не унимался Виктор Иванович. – Чего потом? Найду синяков каких нибудь возле дома, в квартиру дотащат, – скупо отозвался Ароныч. – Положу куда нибудь аккуратно. Не уроним в грязь твою работу, Виктор Иванович. – Так… ну а потом? – не унимался мастер. – Я не знаю, что потом… – грубовато сказал Ароныч. – Потом отдельный участок куплю, туда поставлю. У матери на могиле не буду пустой памятник держать. Нехорошо. – Ну смотри… – пожал плечами Виктор Иванович. – Можно же у нас пока… За аренду помещения много не возьму. Ароныч неприязненно пожал плечами и двинулся к выходу.
В багажник плита поместилась – но, правда, не вся. Торчала наружу. Пришлось приматывать ее веревкой, которая быстро нашлась в глубине багажника, но до того тухлая и промасленная, что Ароныч даже брезгливо поморщился, когда прилаживал. Сама плита была чистая, новенькая, хорошо пахла и сияла, прямо как крышка от рояля. Ну просто красота, хоть садись и играй на ней траурный марш Шопена. Ехал осторожно, на скорости сорок пятьдесят кэмэ, таких осторожных гаишники останавливают сразу. – Чего везешь? – спросил первый гаишник, красномордый богатырь с рыжими глазами. – Надгробная плита… – сухо ответил Ароныч и даже не вынул сигарету изо рта для приличия. – Близкому родственнику. – А куда? – Пока домой. – А почему не на кладбище? – Так он еще не умер… Богатырь несколько секунд смотрел прямо – смотрел без выражения, рыжими зрачками, с выцветшими на палящем солнце ресницами… – Ты давай на поворотах не газуй. – Есть, командир. Дома Ароныч поставил машину во дворе, попросил соседских мальчишек, которые чеканили мячик, присмотреть за ней пять минут (багажник то был открыт, из него торчал край) и быстро подошел к магазину, где на заднем дворе, как всегда, ошивались двое алкашей, Вася и Сережа. |
