Она победно помахала в воздухе фотографиями.

– Дорогуша, ты просто золото! Уникальный фотолюбитель! Спасибо, спасибо, спасибо!

И Делия удалилась.

Хэнк некоторое время смотрел ей вслед, ввергнутый в состояние легкой оторопелости – так этот детектив влияла на многих. Улыбнувшись и пожав плечами, он подкатил свой стул обратно к чертежной доске и стопке бумаг. Сейчас он работал над черепом Джеба Доу, потому что его труп был самым свежим. Хэнк нашел карандаш 6В, который перед этим стесал под нужным углом, и насмешливо хмыкнул себе под нос.

Всего мгновение, подумал Хэнк, и перед ним уже обратная задача: только что он обдирал плоть с черепов Делии и вот уже наращивает плоть на черепе Джеба. Мать честная, ну и клевый же у него способ зарабатывать себе на жизнь! Не сравнить с изображением белозубых улыбок в рекламном агентстве – а ведь он чуть было не пошел туда. Кто сказал, что изучение анатомии по трупам есть потеря времени по сравнению с натурным классом? Если бы Хэнк не пробирался тайком в анатомический театр медицинского факультета, его бы здесь сейчас вообще не было.

Вторник, 5 августа 1969 года

Хотя из-за непроглядной тьмы было трудно получить хоть какое-то представление о размерах помещения, в котором он находился, Эйб Голдберг, искушенный в таких делах, понимал, что оно огромно. Он сидел в одном из рядов, – судя по ощущению, театральных, – приведенный сюда гибким молодым человеком, который встретил его у парадного входа. Этот гибкий молодой человек проводил его через невообразимых размеров дом, затем вниз по пандусу, открыл дверь в эту темноту, шепнул: «Подождите!» – и исчез.

Раздался какой-то голос, проговоривший с усталым смирением:

– Освещение дай.

Часть черноты залилась фиолетовым светом, который осветил громадный золотой трон, занятый голым бесполым манекеном, и подсветил какое-то ложе в глубине.

Царила тишина. Кто-то издал мелодраматический вздох, затем усталый голос заговорил снова:

– Возможно, тебя это шокирует, Питер, но правда состоит в том, что ты не способен осветить даже собственную задницу.

Чьи-то еще голосовые связки что-то проскрипели, но этот скрип был перекрыт голосом Усталого, который продолжал, не обращая внимания:

– Я понимаю, что это музыкальная комедия, Питер, но данная песня идет под занавес первого акта. Это хит всего спектакля – или, по крайней мере, на этом настаивают авторы. – Голос набрал силу. – Король Кофетуа охвачен безнадежной страстью, дорогой Питер. Безнадежной страстью! Сервилия, девушка-рабыня, только что велела ему отстать и протанцевала прочь, воспевая своего пастушка и совершенно не соображая своей пустой головкой, что на самом деле он ассирийский волк, использующий ее, чтобы внезапно напасть на королевскую овчарню. Ты следишь за моей мыслью? Улавливаешь главную суть? Король Кофетуа в меланхолии! Я не говорю, что ты должен осветить его мертвенно-бледным светом. Но, во имя богини Иштар, зачем ты сделал его лиловым? То, что ты создал, выглядит как будуар Вельзевула, заблеванный виноградным соком! Настроение, дорогой Питер, настроение! Это не освещение, а кошмар! Меня самого сейчас стошнит!

В ответ скрипучий голос перешел в страдальческое всхлипывание, а голос доминирующий, похоже, подпитывался этими звуками, пока не потерял всю свою усталость. Неожиданно он прокричал:

– Зажгите свет! – И тут же все помещение, в котором сидел Эйб, вдруг озарилось благословенным сиянием.

Взору Эйба предстало то, что, по его предположению, было всей сценой целиком, в ее голом беспорядке.