— Она моя племянница, — напомнила Марта.

— Она племянница куче людей. Здесь я совершенно последователен: никто из моих братьев ее тоже не увидит. Я сам ращу Ли, а поэтому если ее и будет доставать хоть какой-то родственник, то этим единственным родственником буду я. Моя семья меня поимела, и твоя семья меня поимела. Но я так устроил свою жизнь, чтобы мой ребенок избежал подобной участи.

— Мои родители плачут каждый раз, когда говорят о Ли. Они плачут оттого, что столько лет ее не видели.

— Прекрасно, — улыбнулся я. — У меня душа поет, когда представляю твоих плачущих родителей. Пусть себе плачут на здоровье.

— Они говорят, что для них разлука с Ли хуже, чем все, что они пережили во время войны.

— Умоляю, — простонал я и закрыл лицо руками, изо всех сил стараясь быть любезным с единственной сестрой своей жены. — В твоей семье все разговоры, даже о том, как подстричь газон, или о том, как пришить пуговицу, или о том, как заменить колесо у машины, всегда заканчиваются Освенцимом или Берген-Бельзеном. Предложи им сходить поесть гамбургеров с молочным коктейлем или посмотреть фильм по телику — и вот мы уже едем в теплушке по Восточной Европе.

— Мне действительно жаль, Джек, что родители замучили тебя разговорами о холокосте, — огрызнулась Марта. — Они ужасно страдали. И по сей день страдают.

— Твоя сестра, а моя жена, больше страдала, — отрезал я.

— Как ты можешь сравнивать?

— Могу. Потому что Шайла мертва, а твои родители до сих пор живы. И, судя по моим ставкам, она выигрывает с большим преимуществом.

— Отец считает, что Шайла никогда не покончила бы с собой, если бы вышла за еврея.

— И после этого ты еще спрашиваешь, почему я не разрешаю своей дочери видеться с твоими родителями?

— Как думаешь, почему Шайла покончила с собой? — спросила Марта.

— Не знаю. У нее появились галлюцинации. Я точно знаю, хотя она не хотела об этом говорить. Она считала, что со временем они уйдут. Они и ушли. Когда она ушла из жизни, бросившись с моста.

— Она когда-нибудь рассказывала тебе, что в детстве у нее были галлюцинации?

— Нет. Она даже и словом не обмолвилась о тех, что мучили ее, уже когда мы были женаты. Держала свое сумасшествие при себе.

— Джек, я знаю, что это были за галлюцинации.

— Даже не знаю, как бы помягче выразиться. И что это? — спросил я, посмотрев ей в глаза.

— Джек, мама хочет с тобой увидеться, — призналась Марта. — Поэтому я и приехала. Ей кажется, она знает, почему Шайла это сделала. И хочет сама тебе рассказать.

— Руфь, — произнес я и вслушался в звучание этого слова. — Руфь. Одна из самых красивых женщин, которых я видел.

— Она постарела.

— Подростком я был влюблен в твою мать.

— Но ведь это твоя мама была городской легендой.

— Нельзя с вожделением смотреть на собственную мать и не испытывать при этом чувства вины. К твоей у меня вожделения не было.

— Мама знает, что они были не правы, когда пытались отнять у тебя Ли. Они сделали это от горя, ярости и страха. Мама это понимает, отец тоже, но никогда в этом не признается.

— Марта, приходи завтра вечером к нам на ужин, — неожиданно сказал я. — Приходи и увидишь свою племянницу.

Марта обняла меня и поцеловала в щеку.

— Отпусти Перикла.