|
Она выждала, когда пикап свернет за угол, и только потом постучалась. Постучалась, потому что простым глазом было видно, что заведение не может быть действующим. Потом дернула дверь – неужто открыта? – и вошла в маленькое пыльное помещение под лестницей, а из него в огромную темную залу, в которой стоял бильярдный стол и пахло пивом и грязными полами. В комнате сбоку обнаружился прилавок, за ним отсвечивали зеркалами пустые полки. Окна всех комнат плотно закрыты ставнями. Единственный попадавший туда свет проникал из двух маленьких круглых окошек, которые, как оказалось, были проделаны в двустворчатой, и туда, и обратно открывающейся двери. Сквозь эти пружинящие створки вошла в кухню. Тут было светлее: окна в противоположной стене, хотя и грязные, ставнями закрыты не были. Обнаружились первые признаки жизни: за столом кто-то ел и оставил тарелку, всю в засохшем кетчупе, и полчашки холодного черного кофе.
Одна дверь из кухни вела наружу (Джоанна ткнулась – заперто), еще одна в кладовку, где имелось несколько железных ящиков со съестными припасами, а еще одна на лестничную площадку. Джоанна поднялась по лестнице, вздымая чемодан перед собой, потому что лестница была узковата. На втором этаже прямо перед ней оказался унитаз с поднятым вверх сиденьем. Распахнутая дверь в конце коридора вела в спальню, где и обнаружился Кен Будро. Сперва она увидела его одежду. Пиджак, повешенный на угол двери, и брюки, свисающие с дверной ручки и частично волочащиеся по полу. Слегка осерчала: разве можно так обращаться с хорошими вещами? – и, оставив чемодан в коридоре, смело вошла в комнату, решив развесить все как положено. Он лежал в кровати, накрытый одной простыней. Одеяло вместе с рубашкой валялось на полу. Дыхание мужчины было неровным, словно он вот-вот проснется, и она сказала: – Доброе утро. В смысле, день. В окно светило яркое солнце, било ему чуть не в лицо. Окно закрыто, в спертом воздухе запах главным образом полной окурков пепельницы на стуле, который он использовал как прикроватный столик. Плохие привычки: курит, понимаешь ли, в постели! От звуков ее голоса он не проснулся или проснулся лишь частично. Принялся кашлять. Кашель ей не понравился: серьезный кашель, кашель больного. Он завозился, пытаясь приподняться, но глаз не открывал, и она подошла к кровати, помогла ему сесть. Поискала глазами носовой платок или какие-нибудь салфетки и, ничего не найдя, подняла с полу его рубашку, – ладно, потом выстираю. Хотела повнимательнее посмотреть, что он из себя выхаркивает. Накашлявшись, он что-то пробормотал и снова стал сползать в горизонтальное положение, трудно дыша и скорчив на своем милом, самоуверенном лице гримасу отвращения. С первого прикосновения к нему она поняла, что у него жар. То, что он выкашливал, было зеленовато-желтым; нет, вроде ржавья в мокроте не видно. Джоанна отнесла рубашку в туалет к раковине, где, к некоторому своему удивлению, обнаружила кусок мыла; выстирала ее и повесила на прибитый к двери крюк, потом тщательно вымыла руки. Вытирать их пришлось о юбку нового коричневого платья. Которое она всего каких-нибудь пару часов назад надевала в другом крошечном сортирчике – «дамской комнате» своего вагона. Еще раздумывала тогда, не следует ли подмалевать лицо. Во встроенном шкафу нашелся рулон туалетной бумаги, и она взяла его с собой в комнату на случай, когда больной снова зайдется кашлем. Подняла с полу одеяло, заботливо укрыла им лежащего и опустила до подоконника жалюзи, предварительно приподняв на дюйм-другой непослушную раму, которую подперла уже опорожненной к тому моменту пепельницей. Затем в коридоре переоделась – новое коричневое платье сняла и облачилась в старую одежду из чемодана. Да уж, попала как кур в ощип: только ей теперь и делов, что с размалеванной физиономией щеголять в новом платье. Насколько серьезно он болен, она, конечно, знать не могла, но у нее был опыт с миссис Уиллетс (тоже заядлой курильщицей); на ту тоже несколько раз нападал бронхит, и Джоанна решила, что какое-то время будет пытаться справиться самостоятельно, а уж потом, если придется, подумает, как вызвать доктора. |
