|
Ее встретил сын. Она приехала к сыну, и мальчишка счастлив безмерно. Он наверняка скучал без нее. Сначала радовался свободе и самостоятельности, а потом начал отчаянно скучать. Сколько ему? Лет шестнадцать-семнадцать, не больше. А ей не дашь больше тридцати. И тело у нее двадцатилетней девочки, гибкое и послушное, с нежной, сияющей даже в темноте кожей… И Валерий Анатольевич, видавший виды мужик почти сорока лет от роду, вдруг почувствовал, как от этих воспоминаний у него на пару градусов подскочила температура (в старинных романах в таких случаях отмечали – «героя бросило в жар»). Это было странно и непривычно. И очень ему не понравилось. Он не мальчик, чтобы приходить в телячий восторг от таких картинок. Это было просто приключение, не более того, сказал он себе. И ему нет никакого дела ни до нее, ни до ее сына.
Если бы Валерий был не так занят мысленным рассматриванием эротических картинок и самовоспитанием, он непременно обратил бы внимание на то, что пассажир из шестого купе, неприметный мужичок с пузцом и лысинкой, отчего-то тоже, как и он сам, решил не торопиться в город, а топтался за колонной, рылся в сумке, изучал выкопанную из ее недр потертую на сгибах схему Петербургского метрополитена. А поехал на машине, отправившись на стоянку такси следом за Валерием и уверенно приказав водителю: – На улицу Марата!
– Мама, а я уже работу нашел! – подпрыгивал на сиденье такси Сашка. – Позвонил – и сразу берут, если потом прописка будет. Меня Ольга Сергеевна пропишет, она сказала. Зарплата – двести баксов, прикинь! Это если неполный рабочий день, а так – потом больше будет. Мам, может, мне на заочку поступить? – Сашка, мы уже обсудили. Учиться надо нормально. Если придется на платном – осилим. И почему ты в этих дурацких штанах?! Ты в них собираешься на экзамен? Я про майку вообще молчу. – Да ладно тебе, – обиделся на критику сын. – Переоденусь я. Сейчас еще шесть утра, через полчаса дома будем. Ты с Ольгой Сергеевной посидишь, а я сам поеду. Тебя все равно не пустят, там только по экзаменационным листам, я из-за тебя нервничать буду. Ну не ходи, мам, а? – вдруг заныл по-детски. Как он будет тут один, в сотый раз испугалась Лера. Совсем ребенок. И про Ольгу Сергеевну сказал – «дом». Это ее кольнуло. – Ты что про прописку сказал, Саш? – А, мам, она одна в двух комнатах остается, Машка за одного кекса замуж вышла, уезжает, прикинь, в Вологду! – захихикал Сашка. – А что смешного? – не поняла Лера. – Не знаю, смешно. «В Вологде-где-где-где, в Вологде-где…» – Господи, ты-то откуда эту песню знаешь? Она старше тебя в три раза. – А ее Ольга Сергеевна всю неделю поет. И на кухне, и в ванной. Ходит, теряет все, ищет и поет. Нервничает. Сашка тоже нервничает, поняла Лера. Так трудно отрывать от себя любимых людей, отпускать их в самостоятельную жизнь, которая будет ли к ним еще благосклонна. Господи, какие старушечьи мысли! Ольга Сергеевна жила в старом доме на Лиговке, за Обводным каналом, далеко от метро. Лет, наверное, десять назад, когда в гостиницах не селили таких вот туристов-дикарей, как она, Лера с Андреем через знакомых сняли комнату у Ольги Сергеевны. И с тех пор Лера сначала одна, а потом с сыном приезжала к ней и ее дочери, как к родственникам, когда раз в год, когда и чаще. Теперь, конечно, у нее были деньги на хороший отель, но она полюбила эту женщину, привыкла к давно не видавшей ремонта квартире и угрюмому дому в рабочем районе. Когда приезжала Лера, дочь Ольги Сергеевны Маша переезжала в комнату к матери, и в ее распоряжении оказывалась целая комната. Маша, которая была чуть старше Сашки, относилась к нему как сестра, а Лера вела долгие разговоры с Ольгой Сергеевной. |
