Рука белобрысого с ловкостью фокусника извлекла красные «корочки» и через мгновение снова опустилась в карман кожанки. Мгновения, за которое удостоверение промелькнуло перед лицом капитана, оказалось достаточно. Он сжал губы и молча шагнул в сторону. Троица бодро зашагала к перрону, на котором стоял пассажирский поезд Москва — Ленинград.

На перроне раздавались взрывы хохота и звуки гармошки. Там, в многолюдном, очень шумном кругу, разгоряченные, распаленные выкриками зрителей, состязались в азартной пляске двое: майор-танкист с обожженным лицом, орденской планкой на груди и нашивкой за ранение; и старлей в застиранной гимнастерке, на которой сверкали в лучах закатного солнца начищенные мелом медали.

Майор был довольно грузен, да и возрастом лет на десять старше соперника, но двигался легко, уверенно, с особой пластикой, которая встречается у полных людей, бывает всегда неожиданной и оттого очень милой. Он вел свою партию серьезно, с установкой на победу. Старлей, молодой парень с симпатичным веснушчатым лицом, явно радовался тому, что вот он, живой-здоровый, с руками и ногами, пляшет под разухабистые переборы гармошки. Он улыбался сопернику, окружавшим их мужчинам, женщинам, которые редкими яркими пятнами нарядных платьев оживляли темно-серую массу зрителей.

Попав в толпу, троица несколько минут наблюдала за состязанием, негромко комментируя ход поединка. Олег с упоением следил за действом, откладывая в памяти и эту сцену, которой тоже наверняка найдется место в его будущем фильме.

— Танкист его сделает! — убежденно заявил он.

— Это смотря сколько у них времени в запасе, — возразил Чиж, который явно симпатизировал старлею. — Лейтенант стайер, а майор — спринтер.

— Ладно, хватит, у них, может, и много времени, а у нас цейтнот, — решительно сказал Хижняк. — Пошли, а то здесь и останемся. — Он решительно двинулся к составу. И тут же, словно в подтверждение его слов, послышалось протяжное:

— По ва-го-о-на-а-ам!

Заняв отдельное купе, мужчины скинули вещмешки и брезентовые скатки, расположились на полках. Теперь, когда они остались одни в полумраке купе, стало видно, как измучены и измотаны все трое. Серые тени на висках, запавшие в красных прожилках глаза. Хижняк извлек из мешка буханку белого хлеба и банку тушенки.

— Олег, спирт у тебя? — деловито спросил он.

— Ага, — откликнулся тот, вынул флягу и взглянул на Чижа, застывшего у окна купе.

— Чиж, дверь заблокируй! — скомандовал Хижняк. — Эй, Чиж, о чем мечтаешь? Заблокируй дверь и доставай паек!

Светлоголовый Чиж зачарованно смотрел на перрон, где прощались двое: очень красивая темноволосая девушка-сержант и молодцеватый лейтенант в летной форме. Он что-то говорил ей, обнимая за плечи, она, опустив голову, судорожно всхлипывала.

«Вот ведь достались соратники, — с любовной усмешкой думал Хижняк. — Один все фильмы сочиняет, другой просто грезит наяву. Мечтатель, понимаешь.»

— Нет повести печальнее не свете, — чуть насмешливо прокомментировал он вслух и как бы свирепо рявкнул: — Гвардии лейтенант Орлов! Прекратить подсматривать! Не в театре!

Орлов вздрогнул и тут же рассмеялся, демонстрируя ряд белоснежных зубов. Каким-то неуловимо быстрым движением он заблокировал дверь купе так, что ни проводник вагона, никто иной не смог бы нарушить покой троицы, затем полез в вещмешок, достал завернутое в целлофан трофейное сало.

— Вот, Егор Петрович, все что осталось, — он протянул сверток…

— Отличная закусь, — одобрил тот, кромсая размякшее, розовое, в мясных прожилках сало. Умеет немчура сало делать!

Олег тем временем разлил спирт по стопкам и мечтательно проговорил: — Все, мужики, сейчас по пятьдесят и спать до Москвы!

Через полчаса в купе воцарилась тишина.