— Ни одна женщина не имеет права танцевать без покрывала. Это традиция, — пояснил доктор.

Я надеялся, что красотка из Триполи привнесет немного очарования в довольно скучный процесс, но ее движения состояли из ритмического покачивания бедрами, не менее монотонного и невыразительного, чем прыжки окружавших ее мужчин. Она продолжала одно и то же движение на протяжении часа, и за это время многие мужчины включились в танец, поспешив присоединиться к кольцу, окружавшему женщину.

Я начинал чувствовать усталость, но сиванцы были свежи и бодры. Песчаные мухи кусали немилосердно, и я подумывал, что пора бы закончить вечер.

Полицейский с ружьем и человек с кнутом внезапно присоединились к танцу, но основная компания не собиралась останавливаться. Мне сказали, что все будут танцевать, пока не прекратится музыка. Но музыканты обычно говорят, что будут играть, пока есть желающие танцевать. Кажется, я уже слышал раньше нечто подобное, но так далеко от этих песков!

Удалось найти счастливый компромисс. Музыкантов уговорили вернуться в деревню, играя по дороге. Когда они двинулись в путь, танцоры пошли следом, словно пчелы, сгрудившиеся вокруг королевы.

Звуки тамтама и монотонное пение стихли вдали: но всю ночь ритм этот раздавался где-то в Сиве, и только перед самым рассветом танцоры рухнули в изнеможении и танец прекратился.

9

Я проснулся без четверти пять утра. Еще светила луна, и я услышал, как слуги внизу, во дворе, пакуют вещи. Выглянув в окно, я увидел безмолвную, притихшую Сиву, залитую зеленым светом, по песку тянулись темные дорожки автомобильной колеи, неподвижно вырисовывались тени пальм, и старое поселение на холме, молчаливое и черное, напоминало кладбище.

Накануне вечером мы купили яйца, они пошли на завтрак; стол освещала керосиновая лампа. Еще сияла луна, когда около шести утра мы тронулись в путь, в небе можно было заметить лишь первые намеки на рассвет. В темноте раздалась мелодичная трель птицы, но как я ни вглядывался, я так и не смог заметить ее. Кто-то сказал, что это хадж маула — птица, которая водится только в оазисе Сива.

Патрульная машина неслась впереди по пескам, а мы следовали за ней через тихую сонную деревню. Притормозили у полицейского участка, где шофер патрульной машины оставил ружье при въезде в оазис. Повар-суданец и официант устроились в патрульной машине, белые головные уборы создавали ощущение, что у них болят зубы. Темные лица поворачивались туда-сюда, чтобы рассмотреть лепнину на стенах, а синие тени протянулись к старому поселению на холме, нависающем над долиной черной массой, зубчатые вершины которой были тронуты зеленым светом. Шофер вышел из полицейского участка с ружьем и патронташем в руках и спустился по лестнице. Он повесил патронташ через плечо, прислонил ружье к сиденью и взобрался на свое место. Караульный полицейский помахал рукой, желая нам счастливого пути, и мы помчались к белым лунным горам. Я оглянулся назад и бросил последний взгляд на Сиву, лежавшую в тени пальмовых рощ, на звезды, сиявшие над ней, и на небо, которое уже начинало светлеть на востоке, предвещая наступление нового дня. Некоторое время мы ехали по прямой, так что луна была все время слева, а справа все ярче пульсировали розовые сполохи рассвета. Вскоре вся восточная сторона неба побелела, и когда мы достигли плато, над пустыней поднялось и само светило, согревая пустыню.

Весь день мы ехали на север по безжизненной местности. Солнце пересекало небо. Мы устали, изнывали от жажды и жара. Потом снова появились звезды. В первом часу темноты в свете фар мелькнул верблюд, и мы поняли, что приближаемся к концу плато и начинается долгий спуск к морю и к местечку Мерса Матру. Внезапно мы увидели вдали огни городка на морском берегу.

Утром, уже при свете следующего дня, я ехал уже на восток в машине Михаила, мы направлялись вдоль побережья в Александрию.