— Приданое? Этого слова в мое время не было. Не забывай, в последний раз я выходил из бутылки, когда царь Соломон был еще в пеленках.
— Ну ладно, простыни, полотенца, нижние юбки, ночные рубашки, — начала Марчи, но тут же отбросила это. — Ладно, просто дай мне всего по дюжине, сказала она джинну.
— Слушаю и повинуюсь, — произнес джинн нараспев. — Куда все это положить, о повелительница?
— А, в мою комнату, — сказала ему Марчи, затем, вспомнив спальню за пять долларов в неделю, добавила: — Может быть, тебе понадобится комнату несколько расширить, но ты сможешь это сделать, не правда ли?
— О, разумеется, — сказал джинн небрежно. — Джинн, моя дорогая повелительница, может все. А сейчас, прощай навсегда, и благодарю за то, что освободила меня.
Он исчез так быстро, что Марчи протерла в недоумении глаза, и маленькая бутылка из граненого стекла упала на пол. Через секунду Марчи подняла ее, стараясь уловить ее запах. Странный слабый аромат еще чувствовался, но сама бутылка была пуста.
— Во сне мне все это привиделось? — спросила она себя, испытывая головокружение.
…Прозвенел звонок и другие машинистки вернулись к своим столам.
— О! — произнес кто-то, — ты что, Марчи, просидела здесь весь ленч?
— Я… я вздремнула, — ответила Марчи и осторожно сунула граненую бутылку в ящичек своего стола.
Этот день показался Марчи невозможно длинным. Стрелки часов медленно тащились по циферблату, и она поймала себя на том, что начала одно деловое письмо обращением: «Дорогой Джинн». Она сердито порвала его, напечатала дату на другом печатном бланке и начала снова: «Джиннтльмен, мы хотим привлечь ваше внимание».
В конце концов стрелки достигли пяти, и Марчи, набросив чехол на печатную машинку, схватила свою сумочку и буквально выбежала из офиса. «Там ничего нет», — повторяла она себе, торопливым шагом направляясь домой, — там ничего нет — но вдруг есть, вдруг…"
В холле дома было зловеще тихо. Марчи поднялась по лестнице, удивляясь отсутствию хозяйки и шума, производимого обычно другими обитательницами дома. Со странной неохотой она вставила ключ в замочную скважину.
— Все это чепуха, — сказала она громко. — Вот…
Она закрыла глаза и открыла дверь. И затем вошла…
Комната уходила далеко в перспективу, и Марчи, открыв глаза, рукой прикрыла рот, чтобы подавить крик. Здесь были:
дюжина привычных ей постелей; дюжина серых кошек, дремлющих на подушках; дюжина изящных неглиже, бережно сложенных рядом; дюжина изысканных пакетов с нейлоновыми чулками, дюжина красных яблок, лежащих рядом с ними. Перед ее выпученными глазами дюжина слонов неуклюже двигалась в сером пространстве, и дальше, за ними, ее испуганный взор остановился на дюжине белых куполов, постепенно исчезающих во мраке увеличенной комнаты, и дюжине соборов тоже.
По дюжине всего…
— Марчи, Марчи, где ты? — она услышала мужской голос, зовущий из холла. Марчи опомнилась. — Грэг! И он был снаружи — снаружи этого кошмара! Она помчалась, не разбирая дороги, спотыкаясь о дюжину свернутых персидских ковров, задевая край одного из дюжины больших пианино; она визжала, представляя где-то рядом с собой дюжину гремучих змей…
— Грэг! — завопила она.
Двенадцать дверей резко открылись…
— Марчи, дорогая, что случилось? — в беспорядке умоляли нежные голоса, и двенадцать Грэгов, сердито толкая друг друга, ворвались в комнату.
|