|
Они знали, что их мужья, братья, сыновья идут защищать Родину. А женщины должны беречь очаг и растить детей. И испокон веков молились русские женщины перед образами, чтобы вернулись мужчины с войны. И седели, когда получали похоронки. И мерк свет. И несли они всю оставшуюся жизнь свою память. Или, если давал бог, плакали от радости, когда мужчины приходили с битв.
– Влад, ты для меня все. – Она прижалась к нему.
– Я люблю тебя. – Он бережно, будто боясь повредить неосторожным движением, прижал ее к себе. – Господи, как же я тебя люблю, – повторил он.
* * *
– Тараканов приехал травить? – прищурился вор в законе Бандера – тучный мужчина с красным бугристым лицом.
Крошечные его глазки пристально разглядывали гостя, будто приценивались к нему.
– Ты о чем? – удивился Жиган.
– От тебя одеколоном каким-то поганым за версту несет. Купался в нем?
– Хороший одеколон, – обиделся Жиган. – За двести баксов.
– Любишь хорошо пожить, – прищурился вор в законе, продолжая обшаривать взором Жигана, его новый, моднющий, ниспадающий мягкими складками французский кремовый костюм.
– Красиво жить не запретишь, – хмыкнул Жиган.
– Запрещу, если понадобится… Присаживайся, странник, – сделал приглашающий жест Бандера. Сам он расположился около камина в глубоком кресле, мягко обволакивающем его массивную бесформенную фигуру.
– Благодарствую. – Жиган примостился на диване, закинув ногу на ногу и поправив брюки на коленке.
Они находились в просторном зале с высокими лепными потолками. На тяжелых дубовых дверях сияли вычищенные медные ручки. В углу под тяжелым зеркалом стоял столик на гнутых ножках. Наследство коммунистов сохранялось и преумножалось.
У окна стоял и смотрел на аллею высокий атлет с хмурым, недружелюбным лицом, испещренным глубокими шрамами. Он напоминал эдакого закаленного лихого рубаку, прошедшего с ружьем, в пробковом шлеме через колониальные войны. Это примерно соответствовало действительности. Это был Алтаец – главный «силовик» организации.
– Ну что, столичная штучка, поведай, как там Златоглавая? – потребовал Бандера.
– Цветет и пахнет. И «елочки» заждалась, – белозубо улыбнулся Жиган.
– Вся партия разлетелась?
– А там было-то всего. – Жиган пренебрежительно махнул рукой. – По отзывам – спрос нам грозит гигантский. Торчкам, улетевшим от «елочки», весь другой кайф не катит. Героин, кокаин, метадон – все в утиль. Эра «елочки», Бандера. Это тебе не шуточки!
– Ты хоть осторожно работал? – подозрительно спросил Алтаец.
– Как штандартенфюрер Штирлиц. Ни одна сука легавая на меня не выйдет.
– Все-таки зря мы сейчас вылезли. – Алтаец нахмурился еще больше. – Не время.
– Время, – отмахнулся Бандера. – Что нам, самим эту дурь жрать? Пора думать об обороте. О рекламе… Теперь те, кто надо, знают, что мы имеем на руках.
– Милиция переполошится, – настаивал Алтаец.
– А, до них пока дойдет, – отмахнулся Жиган. – Кроме того, многоступенчатая передача. До нас через тысячу лет доберутся.
– Перестраховщик ты, Алтаец, – заворчал вор в законе.
– Перестраховщик, – кивнул Алтаец, пододвинул стул и уселся на него – прямо как кол проглотил. |