«Спятила ты, Нинка. Дура! Смирись уже с тем, что ты никому не нужна».

Сама не помню, когда мамины «Смотри, в подоле не принеси! Убью!» сменились на «Что ж ты все одна, да одна? Нашла бы уже кого то. И у Люськи уже Светка замуж выскочила, и у Верочки…».

Иной раз так хотелось ей крикнуть – вот если бы не боялась как огня принести в подоле, может, уже все бы у меня было! А так, господи, смешно сказать – девственница в тридцать два! И чем дальше, тем призрачней шанс с этой девственностью расстаться. Шанс призрачней, да, а желание все сильнее. Иногда думать ни о чем другом не могу. Просто какая то навязчивая идея, которая медленно сводит меня с ума. Как еще объяснить то, что мне в машине Николоу почудилось?

Ловлю себя на том, что касаюсь лица пальцами. В панике отдергиваю ладонь. Съезжаю на обочину и под оглушительную канонаду возмущенных сигналов включаю в салоне свет. Фух! Пронесло. Ресницы, брови на месте. Был у меня период в юности, когда на нервной почве я начала их вырывать. Мне пришлось здорово потрудиться с психологом, чтобы избавиться от привычки себя калечить, научившись выпускать свой гнев наружу, а не путем аутоагрессии. Но я до сих пор боюсь, что невроз вернется.

«Посмотри на себя! Что ты с собой делаешь? И так не красавица, а без бровей и ресниц вообще на черта похожа!»

Вдох выдох. Я нор маль на я. Тру лицо. Надо поспешить. На дорогу уходит в два раза больше времени, чем я обещала Юлию Борисовичу. Взбегаю вверх по ступенькам. Настороженно толкаю дверь. Все тихо. С потолков свисает мишура, со стен подмигивают гирлянды. А в углу даже стоит живая пушистая елочка. Реабилитационные центры тоже украшают к праздникам. Ничто так не способствует выздоровлению, как хорошее настроение пациентов.

– Ох, Нина Васильевна! Мы вас уже заждались.

– Добрый вечер. Да, Юлий Борисыч звонил. Что случилось? Маме хуже?

– У нее сегодня плохой день. И у нас из за этого тоже, – хмурит брови Леночка. Я с сожалением касаюсь ее руки.

– Опять кидалась тарелками?

– Хуже. Санитарочку укусила. Совсем у нее с головой беда. Все хуже и хуже. Хорошо, инсульт не на всех так действует.

Стараюсь не засмеяться, потому что проблемы с головой у моей матери начались явно задолго до инсульта. Она была психически нестабильна всю жизнь. Никак иначе я не могу объяснить ее ко мне отношение. Мать была глубоко несчастной. И делала несчастными всех вокруг. Не сомневаюсь, что именно поэтому мой отец сбежал, не дождавшись родов. Удивительно, что я сама еще никуда не сбежала. Вон, даже реабилитацию ей оплачиваю, на которую уходит львиная доля моих доходов. Взвалила на себя крест и тащу.

– Вы ей успокоительное вкололи?

– Ага. Слава богу, спит.

– А о чем Юлий Борисыч хотел со мной поговорить, не в курсе?

Олечка отводит глаза и врет, что не знает. Я напрягаюсь. Понятия не имею, как быть, если мать выставят и отсюда. Одно знаю точно – с ней жить я не буду.

Интуиция меня не подводит. Юлий Борисович явно вознамерился соскочить.

– Вы поймите, это реабилитационный центр. А у вас – безнадежная ситуация.

– Что же мне делать?

– Забирайте домой. А лучше подыщите какой нибудь хоспис.

– Домой я не могу. У меня работа. А хосписы переполнены – я узнавала. Юлий Борисович, миленький, я вас очень прошу! Пусть она у вас еще немного побудет. Ну, некуда мне ее! Сделайте какую нибудь наценку за вредность, я не знаю. Что угодно, но не домой.

– У нас в столовой ремонт бы не мешало сделать…

– Понятно! – быстро киваю я.

– Вы же в строительной фирме работаете, если я ничего не путаю?

– В строительной. Да.

Еще бы он попутал. Полгода назад ровно под таким же предлогом я была вынуждена отремонтировать уличный павильон.