И все на некоторое время затихло. Лишь какая-то птица, встревоженная суетой, покрикивала в вышине.
Змей напряженно прислушался, а затем поднялся, потянул за собой лошадь.
В таких вещах главное – не торопиться, но и не медлить. Скоро апачи поймут, что мчатся невесть куда, и обязательно вернутся искать врагов.
Два всадника сразу свернули, но не прямиком к далекому лагерю племени, а несколько в сторону.
По прямой летают лишь птицы. Им-то что?..
Глава четвертая
Мехико, столица заокеанских владений
Российской Империи
– Как вы смели, сударь, нести весь этот бред! Вы что – сошли с ума? Или думаете, вам дозволено все?
Обычно ровный и спокойный, Наместник был едва не взбешен. Его собеседник, высокий, худой и какой-то нескладный, в поношенном сюртуке, весь скособочился, словно пытался уменьшиться в размерах. Подслеповатые глаза навыкате виновато смотрели в сторону. Чиновник по особым поручениям девятого, весьма невысокого, класса явно смущался, вызвав гнев всеми почитаемого вельможи.
– Недавно закрепленный за Империей край, где едва удалось усмирить восстания против нашей Короны, равно как и против испанской, и вы вдруг в публичной лекции начинаете нести об идеалах свободы, о тирании, а в завершение превозносите до небес Боливара! Это ж додуматься надо! Хотя обстоятельства таковы, что того и гляди мы будем вынуждены вступить с ним в войну. Ладно, на собственную судьбу вам наплевать, но вам так хочется добавить к врагу внешнему врага внутреннего?
Чиновник засопел. Он явно не думал о последствиях своей лекции, а если думал – совсем в ином плане.
– В общем, так, Вильгельм Карлович. С этого дня я запрещаю вам любые публичные выступления. Слышите? Любые. И распоряжусь, чтобы вас нагрузили делами. Вы же, кажется, состоите на службе, а не просто отдыхать изволите в далеких краях. Все. Идите. И молите бога, дабы я больше ничего не слышал о ваших проделках.
У самого выхода из кабинета чиновник едва не столкнулся с очередным посетителем, подтянутым, моложавым, на котором даже цивильный фрак сидел неким подобием мундира.
– Здравствуйте, Иван Петрович! – Наместник шагнул навстречу вошедшему. – Давно приехали в столицу? Чем порадуете?
– Часа два как. Особо, признаться, нечем, – дождавшись, пока удалится чиновник, вымолвил гость.
Наместник, седой, представительный, посмотрел с безмолвным вопросом в твердом взгляде.
– За что вы Кюхельбекера распинали? За цикл лекций? – вместо ответа спросил Иван Петрович.
– Все-то вы знаете, – Резанов не смог сдержать улыбки.
– Слухами земля полнится. Наш пиит чересчур заметен. Причем не столько благодаря своему поэтическому дару, кой весьма скромен, сколько – отсутствию житейской сметки. Что на сердце, то на языке. А в голове при сем редкостный кавардак. Прямо стоит удивляться данному чуду.
– Присаживайтесь. – Наместник жестом указал на одно из кресел.
– С удовольствием, Николай Петрович, – на правах старого сослуживца, Липранди редко титуловал Резанова, предпочитая называть Наместника по имени-отчеству. Против чего тот не возражал. Более того, сам раньше неоднократно предлагал подобный вариант.
– Итак? – Резанов разместился напротив.
– Если брать ситуацию в сравнительной близости к границе, то все по-старому. Наши северные соседи сравнительно успешно перекрывают проходы с той стороны. Количество рабов, которым удается преодолеть барьеры, снизилось многократно. Хотя, может, и к добру. Мы можем захлебнуться в наплыве батраков, раз уж к самостоятельному хозяйству они непригодны. Мелкие стычки на линии порою происходят, однако никаких серьезных нападений не планируется.
– А говорите, нет новостей. – Граф воспользовался возникшей в речи собеседника паузой. – Напротив, превосходное известие. |