Первый опыт написания конспекта меня ошеломил, но не обескуражил. Читая текст, я не понимал содержания. Все слова были знакомыми и понятными, но когда они складывались в предложения, их смысл от меня ускользал. Не могло быть и речи о том, чтобы сначала прочесть текст, а потом кратко его изложить. Я не сдался только потому, что не мог обмануть ожидания мамы, которую хотел избавить от ненужных переживаний. Просидев над этой работой какое-то время, я придумал некоторую методику, которая позволила мне в дальнейшем запросто справляться с подобной работой. Я брал работу классика марксизма и считал, сколько в ней страниц. В конспекте, я полагал, их должно было быть раза в два меньше, затем, следя за соблюдением этого правила, брал и переписывал каждую пятую или десятую фразу. Сознавая, что я не понимаю то, что читаю и пишу, я, слава Богу, воздерживался от изложения своего мнения о содержании работы, его у меня просто не было.

Когда мама первый раз пришла домой после очередного полит- занятия, она чуть ли не со слезами на глазах рассказывала, какое впечатление на всех и, самое главное, на парторга, проводившего занятие, произвел мой конспект. Из этого я заключил, что либо мой конспект никто не читал, либо читавшие понимают в этом деле не больше, чем я. Правдой, наверное, было и то, и другое. Подготовка конспектов для политучебы родителей стала моим постоянным занятием до конца пятидесятых годов, пока эта дурь не сошла на нет, и политучеба не прекратилась.

Надо сказать, что в моей голове что-то от прочитанного в работах классиков марксизма все же оставалось. Я запоминал некоторые фразы, выражения, мысли и начал ими пользоваться. Помню, как-то на уроке истории, когда я, как обычно, не очень зная, что нужно рассказывать по существу, произнес: "В своей работе "Государство и революция" Ленин писал…", учитель посмотрел на меня с нескрываемым удивлением и вместо заслуженной мной двойки поставил четверку. Вообще, ссылки на классиков марксизма оказывали на преподавателей в школе и даже потом в ВУЗе магическое, обезоруживающее действие. Где-то к девятому классу я уже точно знал, что большинство преподавателей в этом самом марксизме ничего не смыслят, а ссылки на классиков делают примерно с тем же уровнем понимания, что и я.

Такие активные ребята, как Серега и я, не могли быть не во- влечены в общественную жизнь пионерской и комсомольской организаций школы. Серега там занимал самые высокие, якобы, выборные посты. Он был председателем совета пионерской дружины школы, а потом председателем комсомольской организации. Высокий, крупный, с правильными русскими чертами лица и хорошей речью, он идеально подходил ко всем этим должностям. У него явно были шансы стать со временем большим партийным руководителем. Он это хорошо понимал, но я знал, что он просто играет в эту игру, а в планах у него совсем другое – наука. Разговор об этих его планах у нас проходил в сентябре 1952 года в его квартире. Серега был очень серьезен и сосредоточен. Он говорил, что это его последний школьный год. Надо готовиться к поступлению на биофак МГУ по всем предметам, по которым предстоят экзамены. Что он хочет провести дома еще одно исследование, и для этого ему потребуется моя помощь. Он хочет экспериментально исследовать влияние условий вскармливания карпов на их биопродуктивность. В вопросах круглогодичного выращивания витаминной продукции ему уже все ясно, надо было бы переходить к промышленному производству теплиц, но никто не хочет этим заниматься. Он ходил с этим вопросом в райком комсомола, в райком партии, в райисполком – никто ничего об этом даже слышать не хочет. "Ну и с карпами будет то же самое", – заметил я. Серега строго посмотрел на меня и ответил очень серьезно: "Наука не всегда бывает своевременно понятой и просто обязана быть далеко впереди производства.