Пощупав Туськину ногу и живот, он заметил мимоходом: «Скоро бегать будет! Зато здесь у нас анемия, дискинезия, в перспективе гастродуоденит… Полный набор творческой личности. Вся в маму!» Вероника открыла было рот, но не нашлась что сказать и только со страхом воззрилась на дочь. Мысли ее чуть было не сбились с дороги, чуть было не направились в какую-то очень знакомую сторону… но, вспомнив, что никакой прошлой жизни, собственно говоря, давно не существует, дисциплинированно повернули назад, к больничному распорядку.

Через день приходил Николай. Садился, рассказывал обстоятельно: «Сварил борщ. Одна крупная морковка, свекла маленькая, половина кочана капусты. Д петрушку и укроп в самом конце, как ты сказала. Вроде нормальный получился, Маришка ела… Мы и вам баночку принесли!»

Вероника смотрела на банку. Вкус еды с некоторых пор тоже изменился, как все вокруг, и надо было заново ко всему привыкать.

«Говорят, после ЭТОГО надо опять учиться ходить?» — понизив голос, спрашивал у нее седоватый мужчина в зеленом свитере — в общем, вполне симпатичный мужчина. Ее муж. «Надо — так научим», — подумав, обещала она. «Ну ты, типа, держись тут, и все такое», — говорил мужчина. Она кивала, чуть-чуть улыбаясь. Эти новые слова были чем-то приятны.

Маришка проскальзывала в палату робко, заправляя за уши волосы и отбрасывая назад кривовато заплетенную косу. За спиной у нее в сжатом кулачке скрывался сюрприз для сестры: какая-нибудь принаряженная Барби или нарисованная кукла в купальнике с комплектом одежды. Всем в палате Маришка почему-то необыкновенно нравилась — по-видимому, подобно Танечке, она олицетворяла собой в глазах мам и детей БЛАГОПРИЯТНЫЙ ПРОГНОЗ. Ее так и норовили расспросить о школе, угостить конфетой, погладить по голове… Ощущая всеобщее внимание, она розовела и говорила с матерью и сестрой не иначе как шепотом. Сообщала Веронике на ухо, как великую тайну: «Мы по биологии срез писали — только у меня и у Полины пятерки!»

Вероника улыбалась, сжимала тощенькие Маришкины плечи, но слушала без удивления. Ясно было, что и все близкие выросли из старой жизни; а новая, которая ожидала их после больницы, пока что не просматривалась. Как будто она переходила глубокую речку по шаткому мосточку, и сил хватало смотреть лишь под ноги — на хилые опасные дощечки.

Похоже было, что одна только Туська одолевает эту дорогу довольно споро и без особенного напряжения. Каким-то образом она сразу привыкла к горизонтальному положению — разве что попросит иногда почесать спинку или рассказать сказку. Казалось, ее ничуть не смущает вид собственной ноги в гипсе, подвязанной к блестящей металлической трубе над кроватью.

Сказки поначалу сочинялись туго. СОЧИНЯТЬ — это опять-таки было что-то из прошлой жизни, полной глупых тревог и бессмысленной суеты.

Однако выход нашелся. Оказалось, что СОЧИНЯТЬ сказки вовсе не обязательно — достаточно было ВСПОМИНАТЬ полузабытые, читанные в доисторические времена сюжеты. Сбивчиво пересказав начало какого-нибудь «Горшени» или «Семилетки», Вероника смело вводила в повествование историю о молодильных яблоках, а заканчивала описанием битвы Иванушки с драконом, подозрительно напоминавшей сражение Геракла с гидрой из школьного пособия «Мифы Древней Греции». Туська поглощала весь коктейль с полной готовностью, не придираясь к деталям и не задавая дотошных вопросов, и свободные побочные линии сплетались в интерпретации Вероники в замысловатый узор, порой оттесняя на задний план основной сюжетный рисунок. Случалось, что фабула обрастала эпизодами из новогодних школьных спектаклей либо сценами из мультфильмов, но даже это ничуть не смущало ни рассказчицу, ни слушательницу.

Перескакивая с сюжета на сюжет, Вероника занимала руки вязанием — заканчивала Туськин свитер.