Изменить размер шрифта - +
«Командир, ты чего хохочешь, нас расстреляют, а ты ржешь!» Пусть хоть расстреляют, но все равно смешно. На «Виллисе» вскоре подъехал помпотех полка, а я уже установил причину. Посмотрел на выхлопные трубы: одна сухая, другая мокрая, значит, не работала эта половина двигателя.

— Чего стоите?

— Товарищ майор, докладываю: поломка в двигателе.

— Стоять здесь, никуда не отлучаться, завтра разберемся, виноваты — расстреляем.

Он уехал, а мы остались с невеселыми думами, а там, впереди, куда ушли самоходки, явно слышна война. Рассвело, осмотрелись — мы стоим у кромки оврага, а за оврагом село, дымки идут с дымарей, а у нас и покушать нечего. Говорю командиру — поехали через овраг, остановимся у какой-нибудь бабки, она нас покормит. «Ты что, приказ слышал, стоять и никуда ни шагу!» Все же я его уговорил, потихоньку на одной секции доехали до села, заехали во двор, стали поддеревом, а бой уже гремит невдалеке. Вскоре мимо нас начали везти раненых, был один и наш, рассказывает: такой-то экипаж на фугасе подорвался — все погибли, другую самоходку «Тигр» сжег, взорвались свои боеприпасы, весь экипаж погиб. Так было дурно на душе — я согласен был быть на месте тех экипажей, что погибли! Выходит, я нарочно угробил свою самоходку? Обращаюсь к самоходке: «Отчего ты, окаянная, меня подвела, позором меня наградила?»

Мы уже позавтракали, едет помпотех: «Почему уехали с того места?» Командир всю вину сложил на меня, а я еще добавил: «Сниму броню, открою левую крышку клапанов, там причина!» Не дав мне объяснять дальше, помпотех опять пригрозил уже мне расстрелом и уехал. Я все же открыл крышку клапанов, а там оборвались болты стоек клапанов. Насос горючее подает, оно не сгорает, часть уходит в выхлопную трубу, больше — в картер. Масляный насос подает его в масляный бак, с бака через пробку на днище самоходки, а мотор с днища выдул масло на заряжающего. Еще раз заехал помпотех, все же осмотрел двигатель и сказал, что пришлеттягач и нас отбуксируют в село Желтое. Там СПАМ (сборный пункт аварийных машин), и нам заменят мотор.

Тягач — это такой же танк, списанный, без башни и пушки — подъехал, прицепили мы мою «суку» и двинулись. На СПАМе подошла бригада ремонтников, быстро раздели броню, открутили мотор, кран его вытащил, привезли новый мотор. Ну, осталось каких-то 2–3 часа работы, и мы на своей машине поедем в бой. Не тут-то было! Приходит командир полка:

— Чего стоите?! Немедленно в бой, немец фронт прорвал!

— Скоро исправят и пойдем.

— Там стоит исправная самоходка, садитесь и вслед за колонной!

Приказ есть приказ, пересели, завел ту, вторая скорость ничего, третью включил, сзади грохот, четвертую и пятую включить не могу. Уже смеркалось, ехали вдоль посадки, я свернул вправо и остановился. Командир машины: «Ну, теперь нас точно расстреляют!» Вскоре и помпо-техунас: «Что еще?!» Я доложил. «Ну, тебя, умник, наверное расстреляют!» Спасло то, что я еще во дворе СПАМа заявил о неисправности. Приехала бригада мастеров с новой коробкой передач, стали ее менять, а нас возвратили к уже готовой нашей «суке».

То ли от волнений, то ли от переживаний заболел наш заряжающий, отправили в медсанбат, в каком-то экипаже не хватало командира, остались мы вдвоем — я и наводчик Новоселицкий Геннадий.

Экипажи часто менялись — кого-то ранило, кто-то погиб, так получилось и у нас. Командира прислали буквально на второй день, хуже было с заряжающим, были иногда свободные пехотинцы, но их калачом в танк не заманишь. Однажды сидим на бревне, рядом проходит такой маленький замызганный пехотинец (наши войска немножко отступали), мы безо всякой надежды, шутки ради спрашиваем: «Солдат, а солдат, давай-ка к нам заряжающим!» Согласился, окреп, возмужал, вскоре стал наводчиком, а при встрече в 80-х годах его звали уже не Ваня-Ванек, а Иван Николаевич Кузнецов, гвардии подполковник; был в Сирии, учил сирийцев воевать, дружил с их министром обороны.

Быстрый переход