Настал конец и нашему блаженству — машинами нас перебросили на родину Шевченко, в район Смилы, туда начала поступать и техника. Сформировались, отдохнувшие. С новой силой и техникой пошли на запад и дошли до села Поповка. Оно находится в низине, западнее — болотистая речка, за ней высокий берег, а на нем передовая — линия окопов немцев, которую мы готовились прорывать. В одно утро комполка капитан Лунев сел в нашу самоходку и приказал ехать вперед, на окопы, а сам высунул голову из люка и начал строчить из автомата. Немцы открыли по нему огонь, и одна пуля пробила ему шею навылет — он осел, его уложили на днище, после доехали до штаба, и там командир полка умер. В это время начальник штаба майор Шевченко, узнав, что случилось с Луневым, разволновался, вышел в садок, туда залетела минометная мина и разорвала начштаба на куски (стягивали части тела с деревьев). А волновался не зря, он знал, что Лунев позавтракал с «подливой» и в пьяном виде ушел «громить немцев».

Похоронили их на перекрестке улиц в этом же селе. Командиром стал выскочка, заместитель командира полка майор Лыков Иван Семенович. И третий заместитель командира полка был тоже майором. С Лыковым начался особый период нашей жизни.

«Тигры»

Подтянулись наши тылы. Мы собрали мощный кулак и легко смяли врага. Немец начал свой драп-марш «нах ос-тен». Ауже весна, распутица, болото раскисло, при подъезде к переправе мой командир вышел посмотреть, выдержат или не выдержат танк уложенные на болоте бревна? Тут залетела шальная мина и его ранило в ногу.

Отвезли в санчасть, а нам дали нового командира, старшего лейтенанта Рукосуева Терентия Анисимовича. Сам он был преподавателем танкового училища, и его с несколькими офицерами направили на фронт на стажировку. В тот же день мы двинулись на запад без боев, но по бездорожью. Танки ползли по брюхо в грязи. Наш новоиспеченный комполка ехал на самоходке и все нас подгонял. Доподгонялся, что у одних муфты погорели, у других вода выкипела, а я жалел машину, поотстал на сотню-другую метров, подъезжаю, он ко мне с вельможным негодованием: «Что ползешь, как вошь по грязному белью?» Я ему: «Вон видишь-за бугорком «Тигры», а твои машины мертвы. У самоходки башни нет, угол горизонтальной наводки малый — тридцать градусов вправо, тридцать влево, надо доворачивать корпусом, а моторы-то перегреты, не работают!» Он побледнел и спрашивает: «Где ты «Тигры» видел?» Это была первая маленькая стычка с дураком-командиром.

Постояли, поостыли, долили воду в моторы, завели и тихонько поехали. Шли без боев — немец бежал. Заезжаем в большой населенный пункт, жители нас, как было обычно, не встречают, а выглядывают из-за углов. Потом, разобравшись, что это мы, освободители, облепили наши машины, приветствуют всеми способами, как правило, и самогонкой тоже. Перед этим в какой-то деревне немец оставил все награбленное, и мы на броню положили два больших ящика, набитых стружками, в которых лежали яйца. Один ящик уже открыли, варили, жарили яйца, по пути попросился пехотинец подвезти. Садись! И он сел в начатый ящик на опилки. Пока доехали до большого населенного пункта, а это был Гайворон, на Южном Буге, весь его «тыл» был в яичной желтой жиже. Смеху было много: и мы, и жители хохотали до упада и увели его отмываться.

Нам сообщили, что тут только что были власовцы и уехали туда-то.