Прежде всего ознакомились с обстановкой, машину поставили поддеревом на улице, рядом большой двор, в глубине двора богатый дом под железной крышей, рядом с домом стоит зенитка (немцы «забыли») с окопчиками, снарядами к ней, слева двор ограничивает другой домик, поскромней, около него вырыто укрытие с перекрытием и пологим входом. В том домике жили мать и дочка годиков так 15–16, а в доме, что с пушкой, никого нет, а в зале стоял рояль. Все осмотрев, выяснив, попросили хозяйку состряпать нам ужин. Мы приступили к ремонту. В нашем «студе-ре» кроме инструментов и запчастей всегда имелись продовольственные трофеи, коими мы и снабдили хозяйку. Вскоре стемнело, хозяйка позвала ужинать, покушали, посидели возле самоходки, поговорили, посмеялись, хозяйка забрала дочь, и они ушли спать, Мы поняли: на большее ты не рассчитывай! Легли и мы спать- кто под самоходкой, кто на самоходке, как вдруг (я еще не успел уснуть) гул самолетов, что в общем-то не в диковинку. А кругом на небе горят «фонари» — осветительные авиабомбы — и видно, как днем. Потом начались взрывы: сначала где-то в районе вокзала, потом ближе к нам, ребята бросили самоходку и ушли в убежище. Я завозился — понял, что там места мало, и ушел к зенитке в окопчики. А взрывы все сильней, все ближе, сижу один. Самолетов не видно (они за «фонарями»), не так страшно, как жутко. Все же вылез из окопчика и подошел к убежищу, а там народу полно, залез опять в окопчик — спуск в это убежище — присел, как вдруг что-то мягкое, теплое, голое охватило мою шею и прижимает к земле. Ничего — терпел бы, да тут еще что-то тяжеленное свалилось на мою наездницу, и совсем носом пригвоздило ко дну окопчика. Еле вырвался, думаю: бомба не убьет, так дамы задавят! Включил задний ход, вылез и думаю, куда податься? И что-то мне не понравилась зенитка с ее окопчиком, пошел я к самоходке, благо под ней мы вырыли яму для ремонта. Тут завыли бомбы, взрывы все ближе и ближе, и последний взрыв рявкнул прямо рядом, а после взрыва в голове какие-то струны гудят. Как выяснилось утром — бомба попала в немецкую зенитку, отвалила угол дома, и поэтому загудели струны рояля.

С ремонтом у нас не получилось — диски главного фракциона сварились в единое целое, и по приказу помпотеха полка ее оставили для рембазовцев, а мы отправились следом за своими войсками в Литву, Латвию, потом был лес вблизи Варшавы, где наш полк пополнялся матчастью, людьми, а подбитые машины, которые можно было восстанавливать, ремонтировал полевой ремзавод. Это был конец декабря 1944 года. Зима, снег, наш «студер» попал в окоп, занесенный снегом, и изувечил задний мост. Это была Польша. В самом конце года перешли границу Пруссии. Накануне вечером был митинг, выступил комиссар и сказал: «Нам первым выпала честь пересечь границу Германии — фашистского логова. Вопросы есть?» Был один — а если мы там что-то не так сделаем? Ответ — прокуратура будет в отпуске. Три дня она «отпускалась», но потом ее отозвали — мы творили дела не хуже фашистов.