Как бы там ни было, а новая шатохинская жизнь шла себе и шла своим чередом, и, вероятнее всего, он бы к ней рано или поздно привык, не случись с ним еще одно странное происшествие. Он столкнулся с Ней в дверях УВД, с ней, девушкой с репродукции, она была точь-в-точь такая же, только очень печальная, отчего глаза ее казались еще больше. Шатохин так растерялся, что не сразу сообразил уступить ей дорогу, а стоял и смотрел, раззявив рот.

А она как-то потерянно проскользнула на ступеньки крыльца, выхватила из сумочки зонтик, попыталась его раскрыть, но это ей не удалось из-за резкого порыва ветра. Тогда она сунула зонтик под мышку и быстро пошла прочь, пересекла дорогу и стала ловить машину.

Буквально через минуту он увидел Степанова, тот куда-то несся на всех парах.

— А, Валерий Иваныч, в гости к нам? — поприветствовал он на ходу Шатохина.

Шатохин невольно отметил произошедшую в Степанове перемену: держится уверенно, почти развязно, а ведь когда-то робел. Впрочем, нынче Шатохин для этого молодца всего лишь пенсионер.

— Ну, и как оно на пенсии? — хмыкнул странно разговорчивый Степанов.

— Доживешь — узнаешь, — буркнул Шатохин и поинтересовался: — Куда летишь-то?

— Как куда? Труп у нас, Валерий Иваныч, семнадцать ножевых ранений, — радостно сообщил Степанов.

— Бог в помощь, — пожелал Шатохин, хотел было идти дальше, но вдруг замешкался, поймал за рукав ускользающего Степанова и спросил: — Там, на той стороне улицы дама машину ловит, она, случайно, не от вас вышла?

— Какая? — Степанов стрельнул глазами в ту сторону, куда указывал Шатохин. Как назло, там уже никого не было.

— Ну… такая высокая, серые глаза, волосы светлые… — Шатохин сбивчиво описал девушку с репродукции.

— А, эта, — махнул рукой Степанов, — точно, заходила к нам такая, недавно ушла. Со странностями дамочка, доложу я вам. Мне кажется, у нее с головой большие проблемы.

— И чего она хотела?

— Заявила, что на нее готовится покушение. Послушать ее, так все прямо спят и видят, как ее со свету сжить. Вот так, ни много ни мало, только глаза у нее такие, будто она только что вмазалась, заторможенная, речь замедленная. Встречал таких клиенток, по ним психушка плачет. Конюхов ее, конечно, завернул, зачем ему лишний геморрой?

Да, парень с тех пор, как Шатохин написал рапорт об увольнении, здорово подковался, что и говорить.

— Значит, не приняли у нее заявление?

— Не-а, — беззаботно отозвался Степанов.

— А имя, фамилию не запомнил?

— Какая фамилия? — искренне изумился Степанов. — Заявления-то нет!

— Молодец, Степанов, далеко пойдешь, — усмехнулся Шатохин.

— Ну ладно, мне пора, — махнул рукой Степанов и заспешил к пыхтящему на стоянке милицейскому «уазику».

А Шатохин еще немного постоял в вестибюле в каком-то странном оцепенении и побрел восвояси, напрочь позабыв, зачем он, собственно, и приходил, а приходил он в отдел кадров, кое-что уточнить. Свернул в ближайший сквер и присел на скамейку. На душе было тоскливо и бесприютно, совсем как после встречи со старухой в Иверском переулке. Конечно, эти два события ничего не связывало, кроме одного ощущения — ощущения вины, от которого он очень хотел бы избавиться. Избавиться поскорее. При условии, что это возможно.

Тот затрепанный «Огонек» попал к нему в руки совершенно случайно.