|
— Одна новость хреновее другой! А ты, что же ты так долго молчал? Нужно ее найти, скорее найти, пока она не подняла скандал. — Чтобы сосредоточиться, она зажмурила глаза и крепко-накрепко стиснула зубы, отчего ее привлекательное в общем-то личико стало здорово смахивать на сморщенную обезьянью мордочку. — Нет, сюда она, конечно, не пойдет… Что до друзей-приятелей, то таковых у нее, насколько я знаю, нет, сначала папаша об этом позаботился, потом ты… Ладно, в любом случае для начала ей нужно переодеться и привести себя в порядок. Где это сделать? Только на даче. — Она снова уставилась на Филиппа. — Так, ангелочек, быстро собирайся! Едем в Ключи!
— Никуда я не поеду, — вяло запротестовал Филипп, но Вика уже больно вцепилась в его запястье острыми коготками и потащила в прихожую. Он в общем-то и не сопротивлялся, потому что… А, гори оно все синим пламенем!
Глава 20
Измайлов не спал. Или все-таки спал? Иначе откуда это видение, — как будто Машка очнулась там, под деревом, пешком пришла к нему и поскреблась в дверь: — Ты что же это меня бросил одну в глухомани? Под утро так холодно и сыро… Измайлов весь затрясся и бросился к двери — проверять, может, она и вправду на лестничной площадке, босая и растрепанная. Честное слово, он бы обрадовался, он бы ее горячим чаем отпоил, наобещал бы с три короба, лишь бы она была жива. Но за дверью было тихо и темно, ни шороха, ни вздоха. А он еще позвал протяжно, шепотом: — Маша… Маша… Шатаясь, пошел на кухню и выпил немного коньяку, чтобы голова хоть чуть-чуть прояснилась. Сел на табурет, опустил плечи и уставился в пол. Вдруг заметил пятно: Машкину кровь он замыл, и ту, что на столе, и ту, что на полу, но ореол на линолеуме все-таки остался, бледный, но отчетливый. Бросился за тряпкой, наплескал воды, а когда высохло, — тот же эффект. Мерещится ему, что ли? Притащил из ванной стиральный порошок и щедро осыпал им пол, так, что потом долго не мог избавиться от лохматой пены, руки до мозолей стер. Ранний июльский рассвет он так и встретил, с мокрой тряпкой в руках. Уставился в окно, за которым уже намечались первые признаки всеобщего пробуждения. Кто-то внизу уже заводил машину, какой-то мужичок с рюкзаком за плечами уверенно держал курс в сторону метро. Еще час-полтора, и город потонет в привычном шуме и суете… И Машку кто-нибудь найдет, вызовет милицию, а дальше закрутится машина… Нет, зря, зря он все-таки оставил при ней сумку, если там есть документы, все произойдет очень быстро, слишком быстро, а он, Измайлов, к этому пока не готов. До сих пор кухню отмыть не может. Да почему они, собственно, вообще должны связать его с Машкой? Об их отношениях не знала ни одна живая душа. Стоп, а если она кому-нибудь проболталась или, не дай бог, дневник вела, в который записывала сердечные стародевичьи тайны? Ну нет, это на Машку не похоже. А то, что она оказалась внебрачной дочерью Андриевского, такое он разве мог предположить? Пусть даже это всего лишь фантазия, разве мог он представить, что такие мысли теснятся в ее голове? И о чем сие говорит? О том, что он плохо знал Машку, а может даже, не знал вовсе. Нет, напрасно, напрасно он сунул Машкину сумку ей под бок и напрасно не вернулся сразу, когда сообразил, что к чему, никто бы его там не заметил. А сейчас? Вдруг еще не поздно? Но опасно, черт возьми, опасно. Но он же сначала осмотрится, прикинет шансы и, только убедившись, что вокруг все спокойно… Уф-ф… Измайлов так живо представил себе картинку: вот он разворачивает брезентовый тент, видит выбеленные перекисью Машкины волосы и землистое лицо, лихорадочно шарит около нее, то и дело касаясь неприятно-холодного тела. Кошмар! Триллер! А что делать? Сидеть тут и ждать, когда за ним придут и скажут: — Гражданин Измайлов, пройдемте! Измайлов забегал по квартире, натянул на случай утренней прохлады свитер и сунул в карман брюк водительское удостоверение. |
