В том-то и беда, что им трудно изменить свою позицию. Им-то кажется, что их точка зрения представляет разумный, благопристойный, благородный образ мыслей. И если ядерная катастрофа всех уничтожит, тут уж ничем не поможешь, ибо нет другого пути, помимо пути «разума», «благопристойности» и «благородства».

До сих пор я старался показать, как, по мысли Маркса, общественное бытие определяет общественное сознание. Но Маркс не был «детерминистом», как часто утверждают. Его позиция очень сходна с позицией Спинозы: мы детерминированы силами, внешними для нашего осознанного Я, а также страстями и интересами, которые управляют нами за нашими спинами. Насколько это так, настолько мы не свободны. Но мы можем вырваться из этих пут и расширить царство свободы, если полностью осознаем реальность и, следовательно, необходимость; если откажемся от иллюзий и из несвободных, детерминированных, зависимых, пассивных людей, действующих как сомнамбулы, преобразуемся в личности, пробужденные к жизни, осознающие себя, активные и независимые. И для Спинозы, и для Маркса цель жизни – освобождение от зависимости, и путь осуществления этой цели – в преодолении иллюзий и в полном использовании наших деятельностных сил.

Позиция Фрейда в значительной мере та же; но он не столько говорил о свободе в противовес зависимости, сколько о душевном здоровье в противовес душевному заболеванию. Он тоже видел, что человек детерминирован объективными факторами (либидо и его судьбой), но он думал, что человек может преодолеть эту детерминацию, преодолевая иллюзии, пробуждаясь к реальности, осознавая то, что реально, но пока не осознано. Как врач Фрейд руководствовался тем, что осознание бессознательного – это путь к излечению душевных заболеваний. Как социальный философ он верил в тот же принцип: только если мы осознаем реальность и преодолеем свои иллюзии, мы добьемся наилучшей возможности справиться с трудностями жизни. Пожалуй, наиболее ясно Фрейд выразил эти идеи в работе «Будущее одной иллюзии»: «Кто не страдает от невроза, тот, возможно, не нуждается в наркотических средствах анестезирования. Конечно, человек окажется тогда в трудной ситуации, он должен будет признаться себе во всей своей беспомощности, в своей ничтожной малости внутри мирового целого, раз он уже не центр творения, не объект нежной заботы благого провидения. Он попадет в ситуацию ребенка, покинувшего родительский дом, где было так тепло и уютно. Но разве неверно, что инфантилизм подлежит преодолению? Человек не может вечно оставаться ребенком, он должен выйти в люди, в „чуждый свет“. Мы можем назвать это „воспитанием чувства реальности“. И дальше: «…Наш бог Логос, кажется, не так уж всемогущ, он может исполнить только часть того, что обещали его предшественники. Если нам придется в этом убедиться, мы смиренно примем положение вещей. Интерес к миру и к жизни мы от того не утратим… Нет, наша наука не иллюзия. Иллюзией, однако, была бы вера, будто мы еще откуда-то можем получить то, что она не способна нам дать».

Для Маркса осознание иллюзий – это условие свободы и человеческой деятельности. Он блестяще выразил эту идею в ранних произведениях, анализируя функции религии: «Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия – это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она – дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа.

Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья. Требование отказа от иллюзий о своем положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях. Критика религии есть, следовательно, в зародыше критика той юдоли плача, священным ореолом которой является религия.

Критика сбросила с цепей украшавшие их фальшивые цветы – не для того, чтобы человечество продолжало носить эти цепи в их форме, лишенной всякой радости и всякого наслаждения, а для того, чтобы оно сбросило цепи и протянуло руку за живым цветком.