— То есть? — дернулся я. — Мне, знаете ли, не надо…

— Все надо, — сказал врач и разлил еще по стопочке. — Не будем больше об этом. Будьте добры, скажите, вы-то знаете, кто оборотень? И что вообще произошло?

— Знаю, но не во всех деталях, — ответил я. — Знаю, откуда взялась недавно родившая волчиха. Знаю, кому волчата до того дороги, что он кинулся их мать спасать. Знаю, как развязать это дело. Знаю, кто из семерых — оборотень. То есть, не знаю конкретно по имени, но, так сказать, по родственным связям. Вот только остальных шестерых спасти уже не в моей власти.

И я рассказал врачу о моих догадках и предположениях, подводящих черту под всем делом. Врач слушал внимательно, периодически кивая.

— Да, наверно, вы правы, — сказал он, выслушав мою версию. — Вот только как сюда укладывается тот головорез, с которым вам предстоит сегодня встреча в барской усадьбе?

— Пока не ясно, — сказал я. — Но он впишется. Есть у меня предположение на этот счет. Впрочем, — добавил я, — у меня ведь есть сторожевая книга, которую я еще не открывал. Я вам дам ее, не раскрывая, вы ее перелистаете, и, если найдете что-то очевидно соответствующее, скажете мне, прав я или нет. Мне интересно проверить, насколько я угадал.

И я вручил ему сторожевую книгу. Врач с интересом перелистал ее — и у него глаза округлились, когда он дошел до последней из заполненных страниц.

— Да, вы правы, — сказал он. — Вы до жути правы. Вы настолько правы, что я бы на вашем месте не ввязывался в эту игру. Иначе… да, все равно, скажу откровенно: у вас, если вы продолжите погоню за истиной, меньше шансов на спасение, чем у меня, которому «тройка» вот-вот влепит смертный приговор. Я бы отдал эту книгу тому, кто ее ищет, — и еще присягнул бы, что не открывал ее. Если, конечно, вашей присяге поверят. Вас раздавит между жерновами, если вы попробуете действовать активно и самостоятельно.

— Кто знает… — сказал я, убирая замызганный журнальчик на прежнее место.

Врач встал, зябко поеживаясь, подкинул два поленца в печку. Печка в его флигеле была хорошая, старая, с изразцами.

— Волчий маскарад… — задумчиво проговорил он.

— А?.. — не очень поняв, откликнулся я.

— Это я о своем детском ужасе, — проговорил Игорь Алексеевич. — Он мне до сих пор часто снится. Иногда, по несколько ночей подряд.

— Что за ужас? — спросил я.

— У моего отца была большая библиотека, — сказал врач. — Все стены были заняты полками с книгами, уходящими под самый потолок, на высоту почти четырех метров. Кожаные кресла в центре комнаты, удобные напольные светильники с абажурами, вращающиеся этажерки для тех книг, которые сейчас в чтении или в работе… На самых верхних полках, стояли большие книги в красивых переплетах. Мне давно было интересно в них заглянуть. Но отец запрещал мне заглядывать на эти полку. Во-первых, он боялся, что я могу полететь с вершины приставной лесенки. А во-вторых… Это «во-вторых» я понял только в тот день, когда нарушил запрет. Было мне лет шесть или семь. Я поднялся по приставной лесенке до самой верхней полки. Когда я посмотрел вниз мне показалось, что я безумно высоко, чуть не в поднебесье, на секунду у меня даже голова закружилась, паркетный пол расплылся и завращался в глазах. Я поспешно перевел взгляд на книги, вынул одну из красивых книг, открыл. Это был, как я узнал много позже, альбом гравюр Дюрера. Я перелистывал плотные страницы, смотрел на четырех всадников Апокалипсиса, на «людские пороки»… В испуге захлопнув альбом, я взял другой.