От скромной и бесстрашной страны, которую знала Лусия, мало что осталось, в моду вошла показная роскошь. Но достаточно было лишь немного отъехать от города, чтобы увидеть прежнюю страну: рыбацкие поселки, дешевые рынки, харчевни, где подавали рыбный суп со свежеиспеченным хлебом, простые и гостеприимные люди; у них даже речь была такая же, как раньше, а когда они смеялись, то прикрывали рот рукой. Ей хотелось поселиться в провинции, вдали от шума, но научной работой можно было заниматься только в столице.

Она была чужая в своей стране, у нее не было никаких связей в обществе, без которых практически нельзя ступить ни шагу, она потерялась в воспоминаниях о прошлом, которого не было в теперешнем Чили, так далеко продвинутом в настоящее. Она не понимала ни крылатых словечек, ни кодовых выражений, даже юмор был какой то другой, а речь полна эвфемизмов и скрытого смысла, поскольку от тяжелых времен оставалась дурная привычка к цензуре. Никто ни разу не спросил ее о том периоде жизни, когда ее не было в стране, никто не захотел узнать, где она была, чем занималась. Этот период ее бытия был выведен за скобки и начисто вычеркнут.

Она продала свое жилье в Ванкувере, кое какие деньги скопила, и это позволило ей поселиться в Сантьяго, в маленькой, но очень удачно расположенной квартирке. Ее матери показалось обидным, что дочь не захотела жить с ней, но Лусии было тридцать шесть лет, и ей необходима была независимость. «Это в Канаде так принято. А здесь незамужние дочери живут с родителями», – настаивала Лена. Зарплата позволяла ей выживать с трудом, пока она готовила свою первую книгу. Лусия предполагала, что справится за год, но скоро поняла, что проводить расследование гораздо труднее, чем она себе представляла. Военное правительство, низложенное благодаря референдуму, закончило свое правление несколько месяцев назад, и демократия, условная и осторожная, делала первые шаги в стране, где еще не затянулись раны прошлого. Все были крайне осмотрительны, а те сведения, которые были нужны ей для работы, все еще оставались секретной информацией.

Карлос Урсуа был известный, критически настроенный адвокат, который принимал участие в работе Межамериканской комиссии по правам человека. Лусия хотела взять у него интервью для своей книги, но неделями не могла добиться этой встречи, потому что Карлос часто уезжал и был очень занят. Его офис располагался в безликом здании в центре Сантьяго и занимал три комнаты, заставленные письменными столами и металлическими стеллажами, которые были битком набиты архивными папками и толстенными сводами законов; к деревянной доске были кнопками прикреплены черно белые фотографии юношей и девушек, а на аспидной мелом обозначены даты и места. Единственными признаками современности были два компьютера, факс и ксерокс. В углу, словно по клавишам фортепиано, стучала по электрической пишущей машинке его секретарша Лола, женщина полная и румяная, с невинным, как у монахини, выражением лица. Карлос принял Лусию за письменным столом, в третьей комнате, отличавшейся от остальных только тем, что там был цветок в горшке, чудом выживший в мрачной тени этого офиса. Карлос был явно в нетерпении.

Адвокату исполнился пятьдесят один год, и он буквально излучал жизненную силу атлета. Это был самый привлекательный мужчина из всех, кого Лусия когда либо видела, испепеляющая страсть вспыхнула в ней тут же, ее обдало жаром, инстинктивным и всепоглощающим, который скоро преобразовался в восхищение его личностью и его работой.