Его двоюродный брат вздохнул и оставил эту тему, что Менедема очень даже устраивало.

Когда Соклею приходилось украшаться гирляндой по случаю симпосия, он всегда чувствовал себя каким-то самозванцем. Большинство мужчин благодаря ленточкам и венкам приобретали нарядный вид, как будто такие украшения были для них вполне естественными. Соклею никогда такое не удавалось.

Но мужчина, не веселящийся на симпосии, стал бы объектом для подозрений. Бывали времена, когда Соклею приходилось притворяться тем, кем он на самом деле не являлся, что заставляло его чувствовать себя лицемером.

Правда, Диоклей наверняка чувствовал себя еще более неловко. Начальник гребцов принадлежал к тому кругу, где нечасто устраивались симпосии, если вообще устраивались. Его хитон и гиматий были вполне приличными, но, моряк до мозга костей, он появился у дома Соклея босиком. И теперь он все время ерзал на ложе, пытаясь найти удобную позу.

К облегчению Соклея, собравшиеся выбрали симпосиархом его отца.

— Пусть будет пять частей воды на две части вина, — объявил Лисистрат.

Никто не мог на это пожаловаться, и никто не пожаловался: то была превосходная пропорция: напиток получался не слишком крепкий и не слишком слабый.

На соседнем ложе рядом с Соклеем и Менедемом возлежал богатый землевладелец, разводивший оливки, по имени Дамофон. Как любой процветающий землевладелец, он принимал симпосии как должное. Он не ворчал по поводу смеси, но засмеялся и сказал:

— Бьюсь об заклад, что вы, мальчики, в Великой Элладе пили вино покрепче. Когда италийцы пируют, они пируют вовсю! Так все говорят, поэтому, я полагаю, это правда.

— Мало ли что люди говорят… — начал Соклей.

Но одновременно с ним подал голос и Менедем:

— Еще бы! Конечно, мы пили вино покрепче. Помнишь ту пирушку в Таренте?..

Вообще-то это был единственный симпосий, который они посетили в Великой Элладе, но Менедем об этом не упомянул.

— На той пирушке смешивали вино и воду один к одному и пили до тех пор, пока у всех не поплыло перед глазами.

Дамофон не обратил никакого внимания на реплику Соклея, но присвистнул в ответ на слова Менедема.

— Один к одному! От такой смеси поплывет перед глазами, и очень быстро!

Рабы стали разносить чаши с разбавленным водой вином.

Землевладелец отхлебнул из чаши и снова присвистнул.

— Это преотличная штука, скажу я вам… Просто восхитительная!

Несколько других симпосиатов сказали то же самое.

Лисистрат улыбнулся, кашлянул пару раз, чтобы глаза пирующих обратились на него, и проговорил:

— Это ариосское, которое привезли с Хиоса мой сын и мой племянник. Мы должны поблагодарить эллинов-италийцев и италийских варваров, поскольку те не оказались слишком высокомерны, чтобы закупить все вино, так что осталась одна амфора, дабы мы насладились ее содержимым этим вечером.

Приветственные возгласы, которые раздались со всех лож в андроне, были громче и неистовее, чем следовало ожидать столь ранним вечером от тех, кто пил столь щедро разбавленное вино.

— Браво, Соклей! Браво, Менедем! — выкрикнул Ксанф. — Как я однажды говорил на ассамблее…

Отец Соклея опередил толстого зануду:

— Ну а поскольку мы собрались здесь, чтобы выпить в честь возвращения на Родос Соклея и Менедема, совершивших удачное и прибыльное путешествие на запад…

Раздались новые аплодисменты.

— …я думаю, что нынче вечером мы будем говорить о тех, кто сейчас в пути или уже вернулся из путешествия, чтобы вспомнить тех, кого долго не было с нами.

Менедем засмеялся.

— Никаких грязных историй, когда за дело берется твой отец.