— Вы меня тоже должны понять, — тараторил тот, преданно заглядывая в глаза Турецкому, — я по всей стране мотаюсь. За один призыв бывает столько наколесишь — в глазах рябит, все на одно лицо и на одну фамилию становятся! Сейчас призывы сами знаете какие: везде недобор, сразу много народу нигде не дают, а у нас хронический некомплект личного состава.

Это звучало как-то не очень последовательно, но Турецкий не перебивал.

— …Вот и мыкаемся: там сто человек, а там — хоть двадцать. Одних привез — и забыл, уже другие на уме… Помню, однажды близнецов забирал — троих…

— Можно ближе к делу? — не выдержал Турецкий.

— Конечно! К делу. Этого Заварзина, пропавшего… то есть вовсе он и не пропавший… я теперь только вспомнил: перед самым отправлением поезда забрал офицер из штаба армии. Сейчас… — Никодимов наморщил лоб, — подполковник он. Фамилию не скажу, не помню. А подполковник — точно. Мы уже погрузились. Там еще накладка какая-то вышла с бронью, нам должны были целый вагон дать, а дали только десять мест или пятнадцать… В общем, я забеганный был, тут он меня отзывает и говорит, что военком перепутал, что одного призывника мне по ошибке придали, а должны были откомандировать в распоряжение штаба армии. Взял у меня документы, выбрал одного — ну, этого вашего Заварзина…

— А вас не удивил интерес офицера штаба армии к обычному рядовому призывнику?

— Я давно ничему не удивляюсь, — вздохнул Никодимов, — сами знаете, армия уже не та, что двадцать лет назад, и порядки не те… Я и подумал, что этот парень — родственник или знакомый кого-то из больших чинов, вот его и забирают в тепленькое местечко, писарем каким-нибудь при штабе. Я только расстроился тогда, что придется возвращаться, документы переоформлять. Но этот подполковник сказал, что все уже сам сделал, и выдал мне писульку, что, мол, призывник Заварзин… как там его… отбыл в распоряжение штаба армии.

— И где эта писулька?

— Так я ее, наверное, в «кадры» сдал, у меня с документами все всегда чисто. Я, может, потому и забыл, что все нормально получилось. Если бы я справку потерял, или не было у меня ее, или еще что, я бы точно запомнил, а так — сделал и забыл, понимаете? Так что…

— Значит, фамилии офицера вы назвать не можете. Никогда до того и никогда после его не встречали? — Турецкому снова пришлось прерывать. Никодимов, из которого час назад каждое слово приходилось тянуть клещами, просто фонтанировал.

— Никогда! Ни до, ни после не встречал!

— А вы документы его видели? Уверены, что офицер был именно из штаба армии?

— Знаете, — обиженно поджал губы Никодимов, — если я в чем-то виноват, то готов отвечать, но я вовсе не обязан был его как-то специально проверять. Во-первых, я — прапор, а он — подполковник, а во-вторых, он же не бронетехнику у меня брал, не боеприпасы. Тогда бы я, конечно, без приказа от непосредственного начальства ни за что бы… потому что материальная ответственность и все такое. А призывник, который даже еще не приписан к подразделению? Ну какая с него могла бы быть кому-то корысть?..

Турецкого покоробило от такого отношения: боеприпасы, значит, предмет серьезный и относиться к ним нужно со всей ответственностью, а призывник-салага — так, ерунда, и дела до него никому никакого нет: забрали и забрали. Кто забрал, куда забрал? И с таким отношением мы собираемся строить новую армию, повышать боеспособность…

— Ладно, Никодимов, ступайте в «кадры», ищите писульку от подполковника. Найдете — ваше счастье.