— Мне не страшно. И потом, я уверена, со дня на день он уже вернется.

Катя ушла, пряча улыбку. Черт разберет этих Турецких. Только-только вроде бы разругались насмерть, и вот поди ж ты…

Турецкий

Турецкий сидел на корточках, прислонившись к стене, и с тоской поглядывал на высокий забор. Арестанты были на прогулке, но Александра Борисовича свежий воздух не радовал.

Дни идут. Из тюрьмы он ничего не может сделать. И не может никому довериться. А от его бездействия там, на воле, возможно, пострадают невинные люди.

Неподалеку Степан интенсивно отжимался.

— Физкультура, да? — вяло поинтересовался Турецкий.

— Я к воле готовлюсь. Тебе-то что?

— Физкультура — это зло, — сказал Турецкий.

— Как это? — удивился Степан.

— Да очень просто. Взять, например, бег. Бегущий напрягается, потеет, громко дышит и выглядит неопрятно, даже если он в форме. А идущий практически всегда элегантен. Никакого особенного надрыва и напряжения, просто переставляешь ноги в любом направлении и наблюдаешь окружающее. Опять-таки регулярные прогулки не только положительно влияют на организм, но еще и провоцируют умственную деятельность. Идешь себе, идешь, и вдруг в голову начинают проникать всевозможные мысли. А мысли — это всегда хорошо.

Степан наконец понял, что над ним просто издеваются.

— Да пошел ты…

Через некоторое время Степан не выдержал и подошел снова.

— А ты, значит, моцион игнорируешь? И даже не ходишь, не то что не бегаешь… Некачественно себя ведешь, мент. Неизвестно, сколько еще сидеть, надо форму поддерживать.

Вдруг рядом оказался Рама.

— Не мешай, он побег планирует.

Степан засмеялся. Рама сделал ему знак глазами. Степан остался недоволен, но все-таки подчинился — отошел. Рама присел рядышком с Турецким.

— Как жизнь, корешок? Не говори, сам все знаю — солнышко светит, но не греет.

Турецкий молчал.

— Знаешь, почему меня Рамой кличут? Потому, что у меня все есть: хочешь бухло, хочешь «снежку» или гашику… Услуги тоже оказываем: малява на волю или дружку позвонить…

— Спасибо. Денег нет.

Рама пожал плечами:

— Ну, если заведутся деньжата и охота появится, знаешь, что делать.

Рама оставил Турецкого и двинулся к Кульку. Кулек медленно брел по двору, курил. Рама пристроился рядом. Они ловко обменялись маленькими сверточками: Кулек Раме — деньги, Рама Кульку — таблетки.

— Колеса новые, особо забористые.

Кулек довольно ухмылялся.

Турецкий встал, подошел к Степану.

— Можешь весточку передать, когда выйдешь отсюда?

— Мочь-то я могу, да только что за интерес?

— А если я тебя попрошу о более серьезном одолжении?

Степан округлил глаза:

— Ну, мент, ты даешь! Наглеешь не по дням, а по часам. А впрочем, интересно, говори.

— Я хочу, чтобы ты съездил ко мне домой.

— Зачем?

— Слушай и не перебивай…

Вернувшись в камеру, Кардан и Степан вернулись к прерванной шахматной партии. Турецкий лег подремать.

Кулек на своих нарах проглотил таблетку, запил из чекушки водкой, откинулся на спину: готовился ловить кайф. Глаза его начали постепенно становиться бешеными, и через минуту он забился в конвульсиях, что-то нечленораздельно выкрикивая. Похоже, у него были галлюцинации. Кулек соскочил с нар, заметался по камере, влез на стол, расшвырял шахматные фигуры, схватил доску, рубанул ею воздух — ему явно мерещились какие-то монстры… Но вместо воображаемых монстров на пути доски оказался Степан.