Он спотыкается, потому что не видит, куда мы бежим, и я сажаю его себе на спину. Люди вокруг тоже бегут.

Мы достигаем лестницы, и тут дорогу перегораживают республиканские солдаты. Один из них сдергивает Идена у меня с закорок. Иден кричит, молотит ногами тех, кого не видит. Я пытаюсь высвободиться из хватки военных, но те держат крепко, такое чувство, будто меня погрузили в тягучую топь.

«Он нужен нам, – шепчет в ухо чей-то незнакомый голос. – Он может спасти всех нас».

Я громко кричу, но меня никто не слышит. Воздухолеты Колоний обстреливают больницу. Вокруг нас бьется стекло. Я ощущаю жар пламени. На полу лежит бумажный цветок Идена, его края уже схвачены огнем. Я больше не вижу брата.

Его нет. Он мертв.

– Дэниел?

На соседней кровати просыпается Иден. Я облегченно вздыхаю: всего лишь ночной кошмар. Как всегда.

– Ты не заболел?

Мне требуется несколько секунд, чтобы понять: рассвет еще не наступил – спальня погружена в темноту, и я вижу только силуэт брата на сине-черном фоне ночи. Еще один приступ боли пронзает голову.

– Принеси мне лекарство, – говорю я Идену.

– Позвать Люси?

– Нет, не буди ее.

Люси и так уже две ночи из-за меня не спала.

– Лекарство!

От боли я становлюсь грубее обычного, но Иден выскакивает из постели, прежде чем я успеваю извиниться. Он тут же принимается шарить в поисках пузырька с зелеными таблетками – он стоит на тумбочке между нашими кроватями. Находит его и протягивает на мой голос.

– Спасибо.

Я беру пузырек, высыпаю трясущимися руками на ладонь три таблетки и пытаюсь их проглотить. В горле слишком сухо. Я с трудом поднимаюсь с кровати и плетусь к кухне. За спиной снова раздается голос Идена:

– Ты уверен, что не заболел?

Но из-за боли я его едва слышу. И почти ничего не вижу.

Дохожу до раковины, набираю воду в ладонь и запиваю таблетки. Потом в темноте соскальзываю на пол, прислоняюсь головой к стенке холодильника.

«Все в порядке», – утешаю я себя.

За прошедший год головные боли усилились, но доктора заверили меня, что приступы будут длиться не больше получаса. Они, конечно, добавили: если приступ будет совершенно невыносим, немедленно вызывайте «скорую». И потому каждый раз, когда начинается приступ, я спрашиваю себя – обычный он или настал последний день моей жизни?

Несколько минут спустя Иден приходит в кухню с включенным ходомером – прибор пикает, когда Иден приближается к стене.

– Может, попросить Люси вызвать доктора? – шепчет он.

Не знаю почему, но при виде Идена, ощупью пробирающегося в кухню, меня внезапно распирает беззвучный смех.

– Братишка, ты только посмотри на нас. – Смех переходит в кашель. – Инвалидная команда.

Иден находит меня и осторожно кладет руку на мою голову, садится рядом, скрестив ноги, и иронически усмехается:

– Слушай, у тебя металлическая нога и полмозга, а у меня четыре чувства восприятия вместо пяти – вдвоем мы один почти нормальный человек.

Я смеюсь пуще прежнего, отчего боль в голове становится гораздо сильнее.

– Где ты успел набраться сарказма, мальчик? – Я дружески подталкиваю его.

Следующий час мы сидим, ссутулившись, в молчании, а приступ не проходит. Я уже корчусь от боли. Пот пропитывает рубашку, по лицу струятся слезы. Иден все время держит мою руку в своих ручонках.

– Постарайся не думать об этом, – говорит он вполголоса, щурясь на меня своими бледно-фиолетовыми глазами.

Он сдвигает очки в черной проволочной оправе на кончик носа. Осколки ночного кошмара возвращаются, я вспоминаю, как его руку выдергивают из моей.