– Пойду вызволять, – и Ухалов решительно шагнул в темноту. – А ты обойди дом с той стороны!

Касьянин остался один.

Собачников вокруг уже не было, похоже, Касьянин с Ухаловым слишком заболтался и как то незаметно выпустил из под контроля минут тридцать сорок. Это время промчалось совершенно неуловимо. Где то на седьмом восьмом этаже дома возник неясный свет, красновато желтые блики пробежали по стенам – видимо, обитатели этого жутковатого сооружения разожгли костер, как это делали в пещерах их далекие предки. Отсюда, снизу, было видно, как мелькали по стенам искаженные тени, изредка доносились невнятные звуки, может быть, даже смех, там шла жизнь таинственная и недоступная для людей обеспеченных, устроенных и сытых. Потом возник такой же слабый и неверный свет на третьем этаже – там тоже собиралось у костра какое то племя, там тоже теплилась жизнь.

Касьянин оглянулся, позвал Яшку. В темноте раздался шорох, частое дыхание, и прямо под ноги Касьянину выкатился радостно рыжий клубок. Наступила ночь, и Яшка далеко не отбегал, он был тут же, в траве. Нащупав его у ноги, Касьянин надел на собаку ошейник, застегнул пряжку, оглянулся.

Ухалова нигде не было. Видимо, он завернул за дом, потому что даже в поздних сумерках можно было рассмотреть его светлый пиджак, он выделялся бы неясным светлым пятном.

– Миша! – позвал Касьянин. – У ха лов!

Ответа не было.

И тогда, повернувшись, Касьянин медленно побрел к своему дому, который к тому времени уже сверкал разноцветными окнами. Яшка устало семенил рядом и уже не тянул поводок, не стремился унестись в темноту, чтобы уткнуться мордой в пожухлую траву и вынюхивать, вынюхивать запахи острые и соблазнительные, запахи, которые пробуждали в Яшке охотника, добытчика.

В этот момент все и началось.

Касьянин уже видел освещенную дорогу, уже высматривал место, где удобнее пересечь ее, чтобы оказаться поближе к дому, как вдруг услышал сзади тяжелое учащенное дыхание. Обернувшись, он сразу, боковым зрением, заметил несущийся на него сгусток темноты. Это была какая то большая собака, явно больше Яшки в несколько раз. Причем бежала она молча, без обычных заигрывающих повизгиваний. Касьянин подтянул Яшку к себе поближе, сделав поводок совсем коротким.

Собака, которая приближалась из темноты, явно была спущена хозяином сознательно. Касьянину было ясно и то, что бежит она прямиком на Яшку. Все это пронеслось у него в голове без мыслей, мгновенно. Все дальнейшее произошло быстро, даже как то одновременно – Яшкин визг, злобный хрип собаки, впившейся ему в шею, и в тот же миг нога Касьянина как бы сама собой устремилась вперед. Похоже, он попал собаке под дых. Она жалобно взвизгнула, отпрянула в сторону и тут же снова бросилась на Яшку, решив, видимо, что отпор получила от него. И опять Касьянин уже обдуманно, прицельно выбросил ногу вперед.

И опять удачно.

Собака, видимо, получила чувствительный удар, потому что, отпрыгнув в сторону с жалобным визгом, больше не делала попыток напасть.

Но неожиданно возникла новая опасность. Не было ни криков, ни угроз, но опасность Касьянин ощутил сразу. Так бывает, что то срабатывает в человеке, что то позволяет ему почувствовать угрозу до того, как он осознает ее, обдумает, примет решение.

Из темноты не торопясь, размеренно приближался человек. Он был в темном, поэтому, как и собака, казался сгустком темноты. Касьянин хотел было продолжить свой путь к освещенной трассе, но тогда ему пришлось бы повернуться к человеку спиной. Он понимал, что делать этого нельзя, будет еще хуже.

– Ты что же, сучий потрох, с собакой делаешь? – прозвучал в темноте голос негромкий, без злобы, без напора, но именно спокойствие незнакомца заставило Касьянина в полной мере ощутить опасность. Он уже знал этот тон, эту уверенность в бесконечной своей правоте и готовность поступать как только заблагорассудится.