* * *

Гоголевский бульвар, протянувшийся от Арбатской площади к храму Христа Спасителя, в погожие майские дни был всегда полон народу. Там обычно гуляла со своей немецкой группой и Софья Ивановна Шмидт. Дети носились вокруг памятника русскому писателю, бегали наперегонки по аллеям бульвара, играли в классы и прыгали на широких ступенях лестницы, ведущей к храму, построенному на Народные деньги в ознаменование великой победы над Наполеоном в Отечественной войне 1812 года.

Пока дети играли, Софья Ивановна сидела на лавочке, следя за ними бдительным оком, вела неторопливые беседы со старушками-сверстницами, как и она выгуливавшими своих чад. Темы были самые разные, но в последнее время все больше разговоры велись о решении снести храм Христа Спасителя и на его месте возвести символ новой эпохи — Дворец Советов.

— Это ж какое варварство — храм взорвать! Как можно так гневить Бога? — ужасались старушки. — Разве нельзя построить новый дворец в другом месте? Зачем разрушать исторический памятник?

— Новое замечательное здание, увенчанное огромной скульптурой Ленина, будет самым высоким в столице и еще лучше ее украсит, — заученно убеждала их Софья Ивановна. — А ставят его на месте храма — как символ построения нового мира на обломках старого.

Приятельницы не соглашались.

— Ты же сама, Сонечка, окончила гимназию и институт. Ну как можно наплевать на свободу совести, на тысячелетнюю историю России? Нельзя сохранить нравственность без веры!

— Религия — опиум для народа, — заученно проповедовала старая большевичка. — И мы вместо церковного мракобесия дадим народу новую мораль строителей коммунистического общества.

— Ничего себе мораль — разрушать храмы и памятники истории, — ворчали приятельницы, боясь высказать свое осуждение более резко. — За это Господь жестоко накажет наш народ!

Пока старые дамы спорили и сокрушались, глядя на гордо высившиеся над городом, сверкающие на солнце золотые купола обреченного храма, ребятишки бегали неподалеку, казалось бы беззаботно играя. Но и у них уже были не совсем детские заботы. Так у Тёмы появилось доселе неведомое ему томительное чувство — любовь к девочке Маше из группы, с которой они вместе гуляли на Гоголевском бульваре.

Эта длинноногая девочка, дочка каких-то советских дипломатов, недавно вернувшихся из-за границы, по-видимому, была старше Тёмы и не обращала на него никакого внимания. И хотя он, движимый своим нежным чувством, старался ей понравиться, подавая мячики и потерянные ею игрушки, Маша упорно этого не замечала и за все время не удостоила его ни единым словом.

Эта детская Тёмина любовь, если ее можно назвать таковой, осталась без ответа, хотя до поступления в школу он продолжал думать о Маше, ощущая сладкое томление и частенько повторяя слова из популярной песни Леонида Утесова:

* * *

Ужасное событие, о котором в Москве ходило столько разговоров, все же произошло. Над столицей прогремел оглушительный взрыв страшной силы, потом еще и еще, и массивный, величественный храм Христа Спасителя, казалось построенный на века, рухнул, превратившись в бесформенную груду обломков. Эхо мощных взрывов заглушило на время стоны и плач сотен тысяч верующих, которые еще многие годы спустя продолжали скорбеть, моля Бога о прощении сородичей, совершивших это злодеяние.

Маленький Тёма в это время играл вместе с другими детьми в своем дворе, совсем недалеко от места взрыва. Хотя то, чем они занимались, вряд ли можно было назвать игрой. Скорее это напоминало жестокое побоище: вооружившись деревянными мечами, игрушечными ружьями и пистолетами, мальчишки безжалостно лупцевали друг друга, разбивая в кровь носы и царапая руки и ноги. Называлось это у них все же — играть в войну.