— Куда мы идем? — спохватилась она четверть часа спустя.

— Это место называется четырнадцатые ворота.

Стражники, оба, имели при себе самострелы с десятком стрел в колчане, одеты были в зеленые куртки, обычные шапки с огненными шариками, которые пигалики носили в подземельях, и высокие лесные сапоги. Снаряжение это ничего не говорило Золотинке или же, напротив, говорило слишком много, так что она отказывалась понимать, а переспрашивать из какого-то суеверия не смела.

Глухая каменная стена, замыкавшая короткий тупик, дрогнула и поехала, бесшумно надвигаясь, потом пошла в сторону, в боковой выем. Растворилась сверкающая щель — с воли брызнуло солнцем. Четырехугольный проем чуть больше обычной двери открыл пронзительной ясности вид на заросшие зеленью склоны.

От воздуха кружилась голова. Пошатываясь, Золотинка озирала горы, заросшие мелколесьем вперемежку с лугами. Простор полнился шептанием ветра. Звенели цикады.

— А ключ? — сторожа заговорили вполголоса, не довольные друг другом. Один повернул назад в темную дыру ворот. И когда Золотинка оглянулась, не застала уже ни пигалика, ни ворот: скала закрылась, поглотив пигалика. Товарищ его, что остался в одиночестве, опустился на землю и положил самострел.

Это был коренастый пигалик средних лет, моложавый лицом, но с заметной проседью в бороде. Молчаливый и равнодушный до удивления. Он лег, едва коснувшись травы, надвинул на лоб плоскую шапку с потухшим белым шариком на темени и прикрыл глаза, обратившись в сторону солнца.

— Можно я пройдусь? — спросила Золотинка, когда убедилась, что ждать больше нечего. Тюремщик ее явно понимает прогулку в самом общем, казенном смысле — как мероприятие. — Я пройдусь! — повторила она немного погодя еще раз, громче. Но стражник отлично слышал и отнюдь не спал.

— Не далеко, — процедил он, не размыкая век. — Отсюда не убежишь.

Золотинка обвела глазами замыкавшие долину вершины; на севере они поднимались сизыми голыми глыбами. Нигде нельзя было приметить признаков оседлой жизни. На поросших травой склонах поблизости от ворот не примечались даже овечьи тропы, которые неизбежно опутывают собой все обитаемые места.

Подобие дорожки, которая начиналось у порога двери, потерялось уже в двадцати шагах, всюду поднималась нехоженая трава. Скоро Золотинка оказалась в полнейшем уединении среди кустарника, в низине, где было жаркое, настоянное на пряных запахах безветрие. Рядом, на расстоянии вытянутой руки, кажется, надсадно, прямо в уши звенела цикада. От звона этого кружилась голова. Золотинка остановилась, ощущая необыкновенную слабость. Мысль о побеге пронзила ее потрясением. Понадобилось усилие, чтобы припомнить, что там, в камере, остались «Азы». «Азы» стоили побега или побег стоил «Азов», сразу не сообразишь.

Ни на чем не остановившись, в неразрешимом сомнении она сбросила толстый тюремный халат, только сейчас заметив, отчего же так жарко — до истомы, и осталась в смуром шерстяном платье со шнуровкой. Потом сломала ветку, выкрутила ее, оборвала размочаленные волокна и опять остановилась, озираясь.