— Государь! — приглушенно воскликнул Нетребуй, ухитрившись изобразить все богатство испытываемых им чувств.

— Кто это был? — резко спросил Юлий, предупредив дальнейшие излияния. — Там, наверху. Этот… в шляпе, — нетерпеливо уточнил он. — Вот сейчас.

— Сейчас? — переспросил Нетребуй. Не глупый, приятного сложения человек. В меру упитанное лицо, вызывавшее мысль о благополучии, портила только жиденькая, какая-то неопрятная полоска усов над губами. — Сейчас? — он завел глаза кверху, в предуказанном направлении — туда как раз, откуда валила из комнат теплая ватага конных лучников. Они галдели на площадке, примеряясь к начинавшейся у ног круче. Конные лучники подумывали, как видно, спешиться перед трудным препятствием. А может быть, имели в виду открыть стрельбу не спускаясь.

Дородного человека в шляпе среди них не было, и кабатчик ничего больше не сказал, но посмотрел на государя с укоризной, безмолвно указывая, что вот эта вот ошалевшая от продолжительной скачки братия и есть для него «сейчас».

Да Юлий и сам уже сомневался в основательности своих подозрений.

— Ладно, — сказал он негромко, — пошли человека, чтобы разыскали полковника Калемата. Не нужно только шума…

Кабатчик приложил руку к сердцу.

— И вот что… Где бы нам с тобой потолковать? — и на этот раз собеседник не успел ничего иного, как приложить руку туда, где подразумевалось вместилище верности и услужливости всех кабатчиков — сердце. — Ты ведь местный, здесь родился, — продолжал Юлий.

— Помню вас, государь, вот таким, — сказал Нетребуй, в избытке чувств позабыв указать, каким именно. Не отмерил над ступенью лестницы рост маленького княжича, а сразу прижал ладонь к груди. Что, однако же, не вовсе лишено было смысла и в самом возвышенном духе выражало отношение Нетребуя к одинокому и задумчивому мальчику, когда тот был «вот таким» безотносительно к точным размерам его в локтях и пядях.

— Вы приходили сюда, государь, со своим дядькой Обрютой…

— Это он со мной приходил, — пробормотал Юлий.

— У вас была чудная привычка играть с кочергой.

— Да? Правда, — улыбнулся Юлий, что-то припоминая.

— И такой ведь бывало непорядок: все в саже. Нарядец поизмажется, ладошки черные, на лбу разводы. Так я, государь, с болью на это дело глядючи, велел завести для вас нарочную кочергу — отчищенную до блеска. Так… одна видимость, что кочерга, мы ею не пользовались. Только бывало завидим, как вы, государь, спускаетесь по дороге…

Юлий прыснул, сообразив, как просто его, мальчишку, дурачили.

И они встретились глазами, прозревая сквозь годы общее прошлое.

— Простите, государь, за обман! — еще и не донеся руку до сердца, сказал Нетребуй с чувством.

— Ю-лий! — взревел вдруг весь кабак сразу, рявкнул с притопом и присвистом так, что Юлий и Нетребуй тоже вздрогнули, вообразив на миг, что разгульная кабацкая братия опознала своего государя и таким решительным способом окликнула.

Ничуть не бывало. В полутемном покое, где притух в очаге огонь, никто не замечал задержавшихся посреди лестничного пролета собеседников, никто не слышал их среди гула разнузданных голосов. А единственным следствием внезапного воодушевления кабацкой братии было лишь сильнейшее сотрясение воздуха. Достаточно сильное для того, чтобы некто из неустойчивых конных лучников, все еще колебавшихся перед слишком крутым для конницы спуском, сверзился по ступенькам вниз, не задержавшись возле посторонившихся к стене Юлия с Нетребуем.