— Видно, это все пустое, — задумчиво молвил Юлий, опустив голову. — Слишком многого я хотел.

Она не стала отрицать. А, может быть, даже и не расслышала, прозревая в этот миг — пока еще смутно, отрывками — коренное разрешение своих мучительных затруднений. Отвага, самопожертвование и хитроумие, дьявольское хитроумие — вот что понадобится ей, чтобы спасти себя и спасти Юлия.

Был это пока что не замысел в полном значении слова, а чувство: нужно, в конце концов, что-то делать! Чувство это заставило Зимку вскинуться, слабо вскрикнуть, броситься к Юлию и в недолгой победоносной борьбе припасть губами к его уклонившемуся лишь на мгновение лицу.

Благотворительный праздник Морских стихий, который получил обиходное название праздник Утопших рыбаков, затеян был с похвальной, хотя и не объявленной нигде целью почтить память Зимкиной предшественницы Золотинки. Память эта дорого Зимке давалась, не дешево обошлась она и на этот раз: общие расходы стали в заметную даже для казны сумму в тридцать тысяч червонцев. Тридцать четыре тысячи, если быть точным, но четыре тысячи покрывали благотворительные взносы гостей и считались доходом праздника, значительную часть которого предполагалось направить в помощь пострадавшим во время необыкновенных бурь этой зимы колобжегским семьям. Четыре тысячи червонцев и составляли первоначальную смету, перекрытую потом разыгравшимся Зимкиным воображением в восемь раз.

По первому замыслу тонущие рыбаки и их вдовы, аллегорические фигуры Тихого Семейного Счастья, Морской Нивы, Нахмуренного Моря, Бури, Ужаса, Безутешной Скорби, Примирения Перед Лицом Вечности и, наконец, Благотворительности в лице самой Золотинки, которая являлась на запряженной тритонами колеснице, как утешительное видение утонувших моряков, — все эти лица и фигуры должны были танцевать свои чувства на суше, на окруженной вековыми дубами площади Попелян.

Позднее Зимка придумала для большей естественности перенести действие на море. С этой целью вместо площади было отрыт таких же прямоугольных очертаний пруд — двести пятьдесят шагов на двести. Уже по устроении моря обнаружилась необходимость в острове: воду пришлось спустить, посредине раскисшей, топкой ямы воздвигнуть укрепленный бревенчатыми стенами остров — совершенно круглый, он являл собой род засыпанной землей кадки. Сходство с цветочным горшком мало на что годному клочку суши придавали несколько пересаженных из леса деревьев. Они довольно быстро засохли и пожелтели, почему главный устроитель торжества, деятельный выдумщик Ксень, в припадке порожденного отчаянием изобретательства велел выкрасить и стволы, и ветви, повянувшую листву подобранными под естественные цвета красками. Таким образом насаждения рукотворного острова приобрели бросающуюся в глаза подлинность, а подлинная дубрава, что окружала со всех сторон прямоугольное корыто моря, покрылась искусственными украшениями в виде бумажных лиан и тряпичных цветов, которые оплетали невыразительные стволы дубов и кленов до самых вершин.

Сто сорок музыкантов под управлением Ксеня порознь и враз перебирали все мыслимые созвучия, с необыкновенной отвагой переходя от нежнейшего журчания жалеек к общим громоподобным раскатам, которые только и могут выразить совокупную силу стихий и чувств. Действие началось совместным танцем вдов и не утонувших еще мужей в лучах огромного картонного солнца на берегу моря. Тут же, на воде, в танцевальном порядке стояли рыбацкие суда — кургузые тупоносые и круглозадые сооружения, огражденные по витиеватым бортам овальными боевыми щитами. На палубах в понятном нетерпении приплясывали готовые к плаванию кормчие; одурманенные величественными наигрышами, они, по-видимому, забыли о существовании руля и румпеля, изобретенных к величайшему удобству моряков еще шестьсот лет назад, и потому держали с боков кормы допотопные рулевые весла, очень похожие на празднично изукрашенные деревянные ложки.