— Док! Ты меня слышишь? Я хочу знать, что все это значит?

Док не ответил. Возможно, он считал, что уже дал ей исчерпывающие объяснения, и все его мысли были теперь сосредоточены на женщине и спасении, которое она олицетворяла.

Примерно в ста ярдах, за домом, она остановилась; повернулась лицом к ним, неторопливым жестом предлагая пройти вперед, что они и сделали, пока почти не поравнялись с ней. Потом она остановила их отталкивающим движением руки и рывком открыла дверцу такси.

— У тебя здесь есть что-нибудь, что ты хотел бы сохранить, Док? Ну, тогда выгребай! Мы избавляемся от нее навсегда.

Сразу за тем местом, где стояла женщина, располагалась широкая большая яма, луна тускло поблескивала на темной воде, которой она была наполнена.

— Гравийный карьер, — коротко пояснила женщина. — Я так и не обнаружила у него дна. А теперь нужно только хорошенько подтолкнуть этот драндулет...

Они, напрягаясь, подтолкнули, потом медленно потрусили, когда такси стало набирать скорость. Затем женщина, буркнув что-то предостерегающее, остановилась, а машина переехала через край карьера, рухнула вниз и с гулким всплеском исчезла с маслянистой поверхности.

Женщина повернулась и схватила Дока за руку:

— Док, до чего же я рада тебя видеть, ей-богу! Я едва поверила, что это ты, когда вчера вечером услышала сообщение по радио.

— А уж как я-то рад тебя видеть — нечего и говорить, — тихо проговорил Док. — Ты ждала нас там, на автостраде?

— Ну да. Я знала, что ты поедешь этой дорогой. Так — на всякий случай — вдруг ты меня углядишь. Да, кстати, — ее голос чуть изменился, — не то чтобы мне было до этого большое дело, но что произошло между тобой и Руди?

— Ну... — Док поколебался. — Ты знаешь Руди. У него никогда не было порядка с головой, а теперь она стала намного хуже. Чем разумнее стараешься себя с ним вести, тем...

— Ну да, разумеется. И в конце концов снес ему башку, а? Что ж, я давно этого ожидала. — Женщина глубокомысленно покачала головой. — Ну да черт с ним, с бедолагой. Сейчас мы спрячем тебя и — и... — Она помолчала с грубоватой деликатностью, бросив взгляд на Кэрол.

Док поспешно извинился:

— Прошу прощения. Ма... миссис Сантис, я хотел бы познакомить вас с моей женой, Кэрол.

Едва ли стоило удивляться тому, что рукопожатие Кэрол было совсем вялым. Она так много слышала об этой гигантской женщине с резкими чертами лица и на протяжении такого долгого времени, что стала воспринимать ее почти как миф.

Ма Сантис. Дочь преступника, жена преступника, мать шестерых сыновей-преступников. Двое мальчиков Ма погибли в перестрелках с полицией; еще двое, подобно их отцу, закончили жизнь на электрическом стуле. Из оставшихся двоих один сидел в тюрьме, а другой, Эрл, был на свободе. Сантисы были горцы, скорее мятежники и изгои, нежели преступники в обычном смысле этого слова. Они никогда не забывали добра и не прощали обиды. Они были тем редким явлением в преступном мире, людьми с самым что ни на есть подлинным чувством чести. В другую эпоху они могли бы стать пиратами или солдатами удачи. Это было их собственной бедой и, возможно, бедой всей нации в целом, что они родились в цивилизации, которая настаивала на послушании и не прощала никакого отступления от ее законов, независимо от потребностей или мотивов человека.

Сантисы были не способны повиноваться. Они скорее бы погибли — и действительно гибли, — чем попытались бы это сделать. И теперь, в шестьдесят четыре года — и имея за плечами более двадцати лет тюрьмы, Ма была все такой же, абсолютно неперестроившейся, какой была и в четырнадцать.