Меня она предусмотрительно дернула за шиворот, уберегая от копыт. Хм, видно, здесь прекрасно знают, что пешеход, конечно, прав, но только пока жив. А чтобы быть живым, нужно следовать правилам. И иначе никак. Хотя и конным следовало бы подучить ПДД, чтобы не затаптывать бедных путников.
Женщина тем временем спокойно продолжила путь, даже не крикнув вдогонку этому нахалу пару ласковых, как поступила бы любая чуть не сбитая дама. А уж дама в возрасте применила бы весь многолетний опыт, чтобы округа обзавидовалась ее словарному запасу.
— И часто здесь так? — осторожно поинтересовалась я, вслед за Ваничной поднимаясь на холм, выбранный для проживания местными селянами.
— Бывает, — равнодушно отозвалась она, заставив меня поежиться.
Это что же получается? Глаза на затылке становятся не патологией, а насущной необходимостью?
Село встретило нас дружно. Почему-то у ворот импровизированного заборчика, тянувшегося на два-три метра от входа, собралось с два десятка детин, очень напоминавших недавно мной изученных шкафчиков. То же почесывание черепушки, тот же словарный запас, то же «Ы-ы-ы-ы» и те же длинные пальцы и выпученные глаза. Ну вот серьезно? И не надоело им? У нас бы на второй раз уже и не смотрели на фрика. Подумаешь, чего тут не видели? А так… достопримечательностью себя чувствуешь. Неодушевленной и голубями помеченной, ибо грязными пальцами тыкали. А если бы достали? Нет уж, лучше за заборчиком постою.
Ванична быстро оглядела процессию встречающих, топнула ножкой и, уперев руки в боки, принялась отчитывать:
— Это что еще такое? Пришли к вам две девицы красные. — Один из встречающих хмыкнул. — С намерениями добрыми. — Теперь хмыкали и переглядывались двое. — Людей добрых повидать. — Уже не хмыкали. Самые отважные начали отступать в тыл. — Гостинцами попотчевать. — Тут уж я задумалась. Какие это гостинцы мимо меня прошли? Непорядок! — А вы — такой прием, как гнусы противные! Не бывать вашему урожаю добрым, а девкам — плодовитыми! — в сердцах бросила Ванична и, развернувшись, медленно, чтобы успели оценить, что теряют, начала спускаться с холма.
Понятное дело, я за ней шла. Какое довольное у нее лицо было, когда я в него заглянула! Даже кот, объевшийся сметаны, выглядел бы рядом с ней жалко. Мы успели спуститься к подножию холма, когда нас догнал мужичок лет сорока. В соломенной шляпе, раскидистыми ро… усами и красным носом. Не иначе как от постоянного бдения над судьбами деревни.
— Это что за безобразие? — накинулась на него Ванична. — Пришли мы как люди добрые, хотела дочке село ваше показать. Вдруг приглянулось бы. А вы что устроили?
— Невиноватые мы! Приказ самого королька — всю нечисть болотную гнать в три шеи. Ибо злодеяниями путь их усеян. Да чтобы мы сами, да по своей воле. Быть такому не бывать!
— Ах, не бывать?
По тому, как женщина давилась смехом, я начала подозревать, что представление разыгрывается специально для меня. Только зачем? Традиция? Все может быть. А они продолжали. Вот уже в ход и рукоприкладство пошло, и ухокручение, и мольбы-заверения. Наконец сердце Ваничны не устояло, и она заявила:
— Хорошо, молодец. Веди в свою деревню, сниму чары окаянные. Не станут ваши поля пустеть, а житницы — гнить. Девки беды знать не будут, ребятишки хворы забудут.
Закончила и выжидающе на меня посмотрела. А я что? Я ничего. Уже усесться на землю успела и теперь с интересом следила за происходящим. Заметив, как на меня глядят, послушно встала и поаплодировала. Представление вышло что надо.
— Так, может, это, — замялся главный герой самодельной пьесы, — того, в дом пойдем? Костьника уже и ужин сготовила, приказала вести быстрей. |