Лена Элтанг. Побег куманики
моим друзьям Марте и Херуке
Часть первая АНГЕЛ НА ПЕСКЕ. CHORA
моя квартирная хозяйка, сеньора пардес, заглядывает в мой шкаф и трогает белье я подложил в ящик с трусами божью коровку, а вечером ее там не было
когда-то я знал все языки вообще, даже ндембу, а потом забыл доктор говорит, что мои неприятности происходят от любви к словам другой доктор велел мне писать дневник, каждый божий день, записывать все, о чем я думаю на это уходит слишком много слов, они проступают на губах грубой солью, гудят в голове золотистыми шершнями, крошатся мерзлым молоком, прозрачными крабами разбегаются по песку, стрекозиным слабым ломом носятся по ветру, засоряют водосток крупной манною небесной, будто раны дриадины подсыхают сукровицей, но если я перестану писать, все исчезнет правда ведь, доктор?
odi et ото
из случайного и слабого ты восстаешь в напряженное и постоянное, и вот уже валькирии ткут материю победы, продевая в основу твоей плоти ловкий уток из красных стрел, и врачи смотрят на тебя, как сытые боги, и танцуют радостно в камышовых коронах, на меня-то они смотрели иначе — это я хорошо помню, хотя многое начисто забыл
хозяин кафе добавил мне десять тысяч песет в неделю говорит, я привлекаю посетителей правда, велел побриться и купить новые джинсы я видел джинсы в витрине на пласа реаль, цвета слоновой кости такие были у моего брата, только те быстро стали черными, брат мне не давал их носить, говорил, что я прислоняюсь к грязным стенкам в сомнительных местах
брат играл в волейбол на даче, там было много громкоголосых мальчиков, потом они шли купаться и пить пиво, не люблю пиво, от него свербит в ушах и в горле липко брат не разрешал мне туда приходить, а я все равно ходил, вместе с таксой по имени луна папа про луну говорил, что такса — это сеттер, выращенный под диваном, а луна все понимала и косилась на него, я теперь это ясно вспомнил иногда я вспоминаю сразу все и сильно пугаюсь, иногда — лоскутами, канителью, тогда не страшно здесь в городе много такс и полным-полно йоркширских терьеров терьеры сидят в кафе на плетеных стульях рядом с хозяйками и пьют из блюдечек теплые сливки
l ' habit fait le moine
майка так себе, довольно старая к тому же я постирал ее вместе с другой майкой, лиловой, и теперь обе хороши между художником и клошаром очень тонкая грань, смеется фелипе, в твоем случае она почти неразличима, к тому же будет холодно в других вещах я выгляжу нелепо, особенно в свитерах, для них у меня слишком узкие плечи для галстука слишком тонкая шея для рубашки слишком длинные руки для пиджака слишком простое лицо, к тому же у меня нет пиджака если бы я мог носить хитон, гиматий или хламиду а еще лучше — уютный красный пеплос, на зависть афине палладе
отчего же это барселонские мучачос так нехороши? вот ведь и глаза у них с уголками кошачьими, и носы этак славно приплюснуты, и кожа лоснится оливково, и пальчики ловкие невелики, и колени круглы и зернисты, и ляжки овальны и липнут влажно, и на губах усмешечка припухшая, и говорят они с низкой нежностию, и в глаза глядеть — уворачиваются персеями, и амулеты у них холоднее льда и бесцветнее слез, и жемчужина вечности во лбу щурится, и в зеркала они глядятся обсидиановые, и туники по краю расшиты меандрами, хотя какие там туники, и четыре лучника каждую (каждого) охраняют, хотя какие там лучники, и крест св. фердинанда у каждой (у каждого) на впалой груди, и плащ их мессинский раскинут над водами мессинскими, и ляжки опять же, и пальчики, ну всем бы хороши, прекраснощекие, а вот мне не хороши похоже, я и правда не в себе
доктор дора
что с того? я радуюсь всему в ней, я не видел ее с тех пор, как мы прервали дозволенные речи, по семь тысяч пятьсот пятьдесят песет за речь человек, нашедший свое место, не ведет дневников, говорит она ты так и не вырррос, говорит она, раскатывая галльское р, аккуратно, как кумранский свиток, я разочарррована поэт должен рррассказывать о своих стррраданиях, чтобы залечить их, в этом суть ррразговоррра со своим гением, а здесь что? нет утоления, нет, один гудящий голод она вздыхает над моими записками, будто нерпа, упустившая рыбу, поводя скользкими плечами в сером искусственном шелке о чем я думаю? я бы разрешил ей съесть себя после смерти, как океанограф мальмгрен капитану третьего ранга цаппи, мне было бы даже пррриятно
ип lion mite
как же мне поступить, спрашиваю я у доктора доры, — мне нравятся разные люди, я даже не сразу понимаю, мальчики они или девочки а что вы с ними делаете? спрашивает доктор дора, перевернутая будто в камере-обскуре, оттого, что я смотрю на нее с кушетки, запрокинув голову что бы я ни делал, выходит одно и то же — мне скучно смотреть на их наготу, отвечаю я, разглядывая снизу колени доктора, слабые колени под нейлоном цвета cafe con hielo, их бы царю соломону показывать, вышитый подол подымать, вступая в сияющее стеклянное озеро, но дородная дора не шеба, она не ошибается мне хочется любить их, но страшно с ними соединяться, говорю я наконец, чтобы нарушить молчание, жужжащее соломоновой пчелкой, ведь это совершенно необратимо, понимаете? ты делаешь простую вещь — суешь в другого человека язык или, скажем, палец, а когда достаешь, он становится другим, не совсем твоим — понимаете? он обладает знанием, которым не обладаешь ты — о черных ледяных промоинах, о лиловой ряске, об алой осоке на белом глинистом берегу, да мало ли что он может там постигнуть, и от этого знания ты уже никуда не денешься, разве не страшно? не думаю, говорит доктор дора, вы ведь тоже даете ему чувственное знание — этому вашему человеку — это, если позволите, равноценный обмен! отдавать и брать, в этом суть любви, наконец суть чего-чего? нет, она не шеба, эта дора, какая же она шеба — простых вещей понять не может, какой уж тут сладостный оживляющий боб! растворимый кофе на железнодорожной воде и подмокший казенный сахар в фунтике
в своем вышитом турецкими огурцами драном халате он похож на стареющего императора с византийской мозаики нет, он похож на босого ареса если он арес, то я — афродита? если я даже залезу в его ванную, то буду всего лишь подавальщиком из кафе, неизвестно как попавшим в чужую ванную, а я хотел бы быть его другом, к тому же на моем этаже сегодня нет воды он смеется и дает мне полотенце сейчас он предложит мне чаю или сразу выгонит, думаю я, выходя из пены я так и знал
Но что уж тут поделаешь? Господам госпитальерам придется подождать. |
