- Да, - покорно согласился муж, вставая, - здесь, конечно, не "Универсаль", а я уже не главный калькулятор.

Направляясь к дверям, Екатерина Михайловна чуть было снова не расплакалась.

- Боже мой. Боже мой! - в растерянности повторила она несколько раз.

Выбравшись из порта в город, они зашли в столовую Междурейсового дома моряков и долго молчали, сидя друг против друга, разделенные букетом искусственных цветов.

Наконец Роман Иванович спросил:

- Ты деньги от меня получила?

- Да, спасибо, - отозвалась жена. - Что это за деньги?

- Это моя получка, причем - первая!

- И такая маленькая? - грустно улыбнулась Екатерина Михайловна.

- Погоди, - утешил ее муж, - сейчас я только ученик кочегара. Пройдет месяца два, сдам экзамен, и мне поручат нести самостоятельную вахту. Тогда я буду получать много больше.

Официантка с размахом поставила перед ними две тарелки с солянкой. Жена неохотно взялась за ложку, и подбородок ее снова дрогнул в сдерживаемых слезах, когда она увидела, как по-голодному накинулся ее муж на еду.

- Разве на корабле плохо кормят? - спросила она.

- Наоборот, очень хорошо, - ответил Олешев. - Но мне теперь никогда не хватает. Знаешь, тяжелая работа, свежий ветер, вокруг мужская компания, все здоровенные парни - вола съедят. Ну и я, глядя на них. сама понимаешь!

Роман Иванович не постеснялся доесть и порцию жены, от компота отказался и торопливо допил бутылку пива.

- Теперь пойдем, - сказал он, позволив жене расплатиться за обед. Пойдем, мы должны поговорить.

4

Они долго беседовали о пустяках, старательно обходя то главное, что неизбежно должно было всплыть в разговоре. И только усевшись на скамейке бульвара, вдоль которого ветер гнал сухой и колючий песок, Екатерина Михайловна решилась спросить:

- Ну а теперь скажи: зачем ты все это сделал?

Человек, с которым она прожила столько лет, вместе с которым оплакала гибель сына и выдала замуж взрослую дочь, - теперь этот человек сидел перед ней каким-то новым и праздничным, несмотря на обтрепанную бахрому своих штанов, чем-то совсем непохожим на прежнего. И было сейчас в нем что-то непостижимо гордое, почти мальчишеское, озорное.

- А ты разве не поняла? - с вызовом переспросил он.

Екатерина Михайловна ответила с печалью в голосе:

- Если бы не твои годы, я могла бы понять, но. скажи, ты не будешь жалеть? Или уже стал жалеть?

- Я давно жалею. Очень давно.

- О чем же?

- О том, что не сделал этого раньше. Но раньше было просто нельзя. Я тянул свою канцелярскую лямку без любви и без желания. Ради тебя, ради семьи, и меня даже считали отличным работником. А вот, представь, задуманное в юности, оказывается, может мучить и в зрелые годы!

- Но зачем же было бежать тайком, по-мальчишески, не предупредив?

Роман Иванович слегка сгорбился:

- Я понимаю, это подло с моей стороны. Но так было задумано. Еще в ранней юности. Давным-давно. Когда я рос в Оренбурге и, никогда не видя моря, только грезил о нем. мне хотелось именно бежать! Бежать к морю! И вот, как видишь, я бежал.

Екатерина Михайловна, видать, не все понимала:

- Нам завидовали люди, - произнесла она в ответ на его признание. - У нас был такой прочный дом. Дочь за хорошим человеком. Тебе полагалась бы хорошая пенсия. И вдруг - все прахом!

Роман Иванович крепко стиснул жену за локоть:

- Да пойми же ты и меня! - почти выкрикнул он. - Я то ведь счастлив вот в этой робе, вот в этих штанах, за которые ты стыдишься меня, наверное. Мне тяжело было бы состариться, так и не исполнив своей мечты! Ну прошу тебя, пойми меня.

Жена отвернулась.

- Выходит, - сухо промолвила она в сторону, - выходит, что все эти годы со мною ты был несчастлив? И ты молчал об этом?

- Да нет же! С тобою-то как раз я был счастлив.