— А ты бы не хотела отдыхать в ней вместе со мной?

— Не хотела бы, — категорически заявила я. — Мне некогда отдыхать, мне жить надо.

Сама не поняла, что в запале сказала, но я не стала углубляться и исправлять свои ошибки.

— А я, значит, только и делаю, что отдыхаю! — фыркнул Юрий.

— Как ты не можешь понять, что для меня все это…

— Игрушки! — услужливо подсказал он.

— Неприемлемо.

— Ох, Елена Прекрасная, знала бы ты, что мне все это…

— Передразниваешь?

— Вот ты могла бы сказать, чего от меня хочешь?

— Могла бы. Я все время забываю спросить: это ведь ты снимал для поминок кафе и ты поставил на могиле Жени памятник?

Он тщательно прожевал мясо, словно в этот момент для него не было важнее дела, и промокнул губы салфеткой.

— Неужели это так важно?

— Конечно! Ты и так много для меня сделал… В конце концов, разве ты обязан заботиться обо мне?

— Заботиться — это слишком громко сказано. Так, помог немного. Все-таки ты мой первый биограф…

Интересно, а почему я не сказала, что не хочу больше с ним видеться? То есть я начинала этот разговор, но отчего-то теперь мне казалось, что заводить его вновь глупо.

И в самом деле, есть более насущные темы.

— И все-таки я настаиваю, чтобы ты при окончательном расчете учел все свои траты.

— Хорошо, учту, — пообещал он. — Но теперь наконец я могу поесть, или ты придумаешь еще что-нибудь не слишком умное?

Я закусила губу, понимая, что это он сказал нарочно. Продолжает меня злить. В отместку за то, что я злила его. Поэтому надолго меня не хватило. Минут через десять я опять поинтересовалась:

— Наелся?

— Наелся, — теперь подтвердил он.

— Тогда доставай свою бумагу, буду ее подписывать!

— Не понял. А десерт?

— Ты же сам сказал, что мне надо похудеть.

— Разве я не говорил, что лишние три килограмма тебе не повредят?

— Не говорил. И вообще первое слово дороже второго. Давай бумагу по-хорошему!

— А по-плохому что будет?

— Нет, на плохое не решусь, — честно призналась я. — У меня, увы, теперь нет защитника, что же мне ссориться с единственным союзником.

— Союзник, значит? Иными словами, до защитника недотягиваю?

— Юра, — взмолилась я, — ну зачем тебе мои проблемы? Я и так тебе на голову свалилась с этой дурацкой базой! Может, ты обо мне давно бы думать забыл, а тут я все время о себе напоминаю…

— Послушай, Рагозина, чего ты все пытаешься меня втиснуть в свои рамки? Что мне можно, чего нельзя, что делать, чего не делать? Никто в нашем городе не смеет мне указывать, и только ты можешь позволить себе все, что взбредет в твою красивую голову.

— Ты прав, указывать я не должна. Тем более что повода для того, чтобы нам с тобой видеться, в ближайшие полгода у нас не будет. А тогда мы в последний раз встретимся и все окончательно оформим. Надеюсь, больше головных болей в связи со мной у тебя не будет!

— Ты — моя головная боль, — произнес он мрачно. — А точнее, если у меня о чем-то и болит голова, то только о тебе.

— Неужели всего лишь из-за одной ночи?

И опять я не сказала ему что-нибудь вроде: отстань, забудь и думать обо мне.

Тем более что он с упреком взглянул на меня. Мол, как ты можешь, эта ночь стоит всей жизни! Или что-нибудь еще вроде этого.