– Хорошо. Раз уж ты хочешь откровенности с моей стороны...

– Хочу, – снова перебил его Марлен Петрович.

Ярослав принес из бара две рюмки и коньяк, налил, выпил, Марлен Петрович держал рюмку и выжидающе смотрел на сына.

– Понимаешь, папа... – начал Ярослав, преодолевая внутреннее сопротивление. Никто, даже родной отец, не имеет права ему диктовать, а, судя по тону и первым фразам, он собрался именно ставить условия. – Только выслушай меня сначала. Понимаешь... Когда рядом чужой человек, хотя ты спишь с ним в одной кровати, постепенно начинаешь замечать, что нет в нем всего того, что виделось раньше. Я придумал Валентину, она оказалась другая. Мне стало с ней скучно, безрадостно. Я заранеезнаю, как она посмотрит, что сделает, какие слова скажет. А потом я понял, что не люблю ее. Вот и все.

Чужая... Марлен Петрович не мог не согласиться с ним, потому что так оно есть. Нельзя сбросить со счетов и то, что сын ему более понятен, он родной, поэтому Марлену Петровичу не безразлично, каково ему живется. Но помимо Ярослава и Валентины есть еще дети, они-то почему должны страдать? С другой стороны, давить на сына не имеет смысла, но придержать его можно попробовать.

– Валентина хочет уйти, – сказал отец.

– Пусть уходит.

– Стоп, – поднял ладонь Марлен Петрович. – У тебя с другой женщиной серьезно или так?

– Серьезно.

– А ты не подумал, что ее привлекают твои деньги, а не ты?

– То, что я езжу на дорогой машине, еще ни о чем не говорит, сейчас личным транспортом никого не удивишь. Папа, я не сказал ей, чем занимаюсь, какие у меня доходы, мне с ней просто хорошо.

– Тогда выдержи год. Если чувства не пройдут увлечение, я приму твое решение. Заодно проверишь свою женщину. Не стоит, Ярик, бросаться женой и детьми ради увлечения.

– Ничего не изменится...

– Год! Я прошу! – При этом просьба прозвучала категорично, отсекая всяческие протесты. Ярослав нехотя кивнул и пошел к лестнице, Марлен Петрович остановил его: – Стой! Хоть изредка спи с Валентиной.

Ярослав скрипнул зубами, но воздержался от грубости. Отец дождался, когда сын уйдет, выпил коньяк и буркнул с усмешкой:

– Мелодрама. Тьфу!

Валентина слышала диалог мужа и свекра дословно, притаилась наверху, за фикусом. Потом умчалась в ванную, заперлась, сползла по стене на пол, и зашлась в беззвучных рыданиях.

– Сволочи, – шептали ее губы. – Ненавижу... Ненавижу...

Темнеть стало рано, Маргарита Назаровна вернулась домой, отец Анжелы, которой смотрел телевизор в гостиной, предложил:

– Присоединяйся, Маргарита, сейчас наш сериал будет.

– Только чайник поставлю, я чуточку продрогла, хочу согреться.

Она отправилась на кухню, но вдруг услышала, как там спорят сын с невесткой, вернее, Анжела отчитывает мужа:

– Зачем тебе? Вот скажи: за-чем? Чего тебе неймется? Чего не хватает? У тебя есть дом, семья...

– Поэтому с нами и делают, что хотят. Потому что все рассуждают, как ты, – возразил Глеб, правда, мягко.

– Глеб, живи сам и дай жить людям...

– Это не люди. А я не баран в стаде, не быдло... Мама, ты вернулась? – Глеб заметил Маргариту Назаровну.

– Да, – смутилась та, ведь получилось, будто она, задержавшись у двери, подслушивает. – Если не трудно, поставьте чайник, когда закипит – позовите.

– Хорошо, – сказал Глеб. – А где ты целыми днями пропадаешь?

– Глеб, я согласилась жить вместе с вами не для того, чтоб ты меня контролировал.

– Извини.