– Эй, я тебя знаю! Ты Сэм, верно? Слушай, я переехала вашу собаку.

– Это ерунда, – радостно ответил я. Я очень любил Джека-Молодца, но собака не шла ни в какое сравнение с тем, что Паулина Острова знает мое имя.

– Думаю, ничего страшного. Я отвезла его к ветеринару. На Толлингтон-Парк, к доктору Хьюзу.

– Мы его водим к доктору Болтону.

– Ну, я подумала, что он умирает, и потому отвезла к ближайшему.

– Ладно. Хочешь зайти? – Я сам не понимал, что делаю. Она переехала нашу собаку. Разве мне не полагается обезуметь от горя? А что делать, если она и правда войдет? От одной мысли, что я буду дышать одним воздухом с Паулиной Островой, мое сердце выпрыгивало из груди.

Мне было двенадцать, а ей, наверное, шестнадцать. В школе даже я знал, что для всех она была чем угодно – взрослой, шлюхой, стипендиаткой, артисткой... Несколько лет спустя ее бы назвали девушкой без предрассудков, но в те черно-белые Темные века, до Бетти Фриден и феминизма, для Паулины существовало одно определение – странная, чуть ли не извращенка. Все знали, что она спит с кем попало. И это бы ничего, если бы этим все и исчерпывалось. Тогда бы мы легко подобрали ей определение – безобразное и простое. Но все осложнялось тем, что она была еще очень умной и независимой.

Ожидая, что еще она скажет, я вдруг вспомнил про недоеденные пончики и торопливо вытер рот на случай, если на губах остались крошки.

– Тебя что, не интересует ваша собака?

– Еще как интересует.

Я прислонился к дверному косяку, потом выпрямился, потом опять прислонился. Как ни встань, в ее присутствии было ужасно неловко.

– Он выбежал на проезжую часть, и я его сбила, он сломал заднюю лапу. Вообще-то это было круто, потому что ветеринар позволил мне остаться и посмотреть, как он накладывает на лапу шину.

Паулина разговаривала со мной. Я был всего лишь мелюзгой из седьмого класса и каждый день наблюдал, как она дефилирует мимо с учениками выпускных классов, а за ними, как свадебный кортеж, далеко тянулась запятнанная репутация. И, тем не менее, в данный момент эта божественная отличница дрянь называла меня по имени и обращалась ко мне одному. Не имело значения, что она делает это в оправдание, ведь она сбила нашу собаку.

– Послушай, Сэм, мне нужно в туалет. Можно воспользоваться вашим?

Туалет! Значит, она не только признает, что мочится подобно простым смертным, но еще и хочет воспользоваться нашим туалетом! Голая задница Паулины Островой на нашем стульчаке!

– Конечно. Пойдем.

Я шел по коридору и с трепетом вслушивался в ее шаги у меня за спиной. Самый красивый туалет в нашем доме был у родителей. Он был большой и светлый, а на полу там лежал толстый зеленовато-голубой лохматый половик – очень модный в те годы. Но это было наверху, и, как ни хотелось похвастать голубым ковриком, вести ее туда мне показалось неуместным. Я направился к туалету поменьше, рядом с кухней.

Естественно, когда Паулина закрыла за собой дверь, мне ужасно захотелось припасть к ней ухом, чтобы слышать каждый доносившийся оттуда звук. Но я боялся, что она догадается и, выскочив из туалета, как ракета, застанет меня на месте преступления. Поэтому я отправился в гостиную и поскорее проглотил недоеденный пончик.

Паулина не выходила. Вода в туалете не шумела. Ни звука. Паулина просто... сидела там. Сначала я подумал, что, возможно, она просто не торопится, но время шло, и мне стало не по себе. Может быть, у нее случился сердечный приступ, и она умерла? Может быть, у нее запор? Или она шарит в нашей аптечке?

Я так разнервничался, что, сам того не заметив, съел еще один пончик. Мне хотелось спросить, все ли у нее в порядке, но вдруг это ее рассердит? А вдруг ей стало плохо, и она не может говорить? Мне представилось, как она с посиневшим лицом хватается за горло.