Она посмотрела на меня – в ее взгляде я прочитал неопытность и замешательство. Я увидел в нем не только шестнадцатилетнюю Касс, но и быстро взрослеющую женщину.

Голова и сердце всегда бегут наперегонки к какой-то финишной линии и никогда не пересекают ее одновременно. Протянув руки, Касс подползла по полу ко мне. Мы обнялись, как две сцепленные в молитве руки. Моя великолепная дочь. Единственный в жизни надежный друг. И так скоро она меня бросит.

 

Через три дня в мой почтовый ящик опустилась почтовая карточка с загнутым уголком. С моей фотографией из журнала «Вог». Нахмурившись, я перевернул ее. На обратной стороне была напечатана одна строчка:

 

«Хорошая книга. Продолжай».

 

И больше ничего.

 

Житка Острова умерла смеясь. Они с Магдой смотрели шоу Дэвида Леттермана с участием Робина Уильямса. Обе так смеялись шуткам Уильямса, что Магде от греха пришлось убежать в туалет. Будучи там, она слышала смех матери. Но когда вернулась, старушка была мертва. Нам остается лишь надеяться, что за смехом для нее последовала вечность. Неплохой уход. Это напоминает мне одного друга-мусульманина, чей отец умер после долгой страшной болезни. Я полюбопытствовал, куда попал его отец после смерти. Мой друг сказал: «О, конечно, в рай. Все страдания он принял при жизни».

Я не знал близко миссис Острову, но ее смерть меня потрясла. Такой доброй душе пришлось прожить тяжелую и, в конечном счете, неудавшуюся жизнь. Для нее имела значение лишь ее семья, но две трети семьи умерли раньше, чем сама старушка. Больше всего удивляло и восхищало, как сама она умудрилась сохранить свою доброту и веселый нрав среди таких несчастий.

Ее хоронили в один из тех пронзительно бело-голубых радостных дней, когда небо и солнце ослепляют при взгляде наверх. В воздухе пахло мокрым камнем и каштанами, в изобилии росшими вокруг кладбища. То и дело поднимался сильный холодный ветер, качавший деревья. Из-за яркого солнца большинство присутствовавших на похоронах были в темных очках. Кто-нибудь мог бы принять их за группу знаменитых (или печально знаменитых) личностей, пришедших сказать последнее «прости» тому, кто, вероятно, тоже в темных очках лежит в своем деревянном ящике.

И ящик в самом деле был деревянный. Житка не любила похорон, церемоний, ничего вычурного и пышного. «Что я буду делать в разукрашенном гробу? Танцевать? Или красоваться перед червями?»

Поэтому ее похоронили в таком же простом гробу, какой много лет назад она выбрала для Паулины. Обе они лежали теперь рядом на крейнс-вьюском кладбище. Мистер Остров лежал на другом конце.

Собралось много народа, что было неудивительно. Рядом с Магдой и ее дочерью стоял Фрэнни. Я не видел его со дня нашей последней размолвки и удивился его здоровому виду.

Я также с удивлением увидел Эдварда Дюрана. Вот он выглядел нездорово. Во время службы мы стояли рядом. Он держал металлическую трость и то и дело перекладывал из руки в руку, словно она обжигала. Дюран сказал мне, что все эти годы поддерживал контакт с Островыми и часто приезжал к ним на ужин.

Службу совершал чешский священник из Йонкерса. Я не сводил глаз с Магды и ее дочери, гадая, что происходит у них в душе. Иногда Магда опускала голову на плечо Фрэнни, и иногда они с дочерью обнимались, но слез было мало. Наверное, Житке бы это понравилось, потому что ее переполняли доброта и здравый смысл. Я представил, как она наблюдает за нами, скрестив руки, с довольной улыбкой на лице.

Когда церемония закончилась, Фрэнни ненадолго оставил Магду и подошел ко мне. Обняв меня за плечи, он сказал:

– Как дела, пришелец? Заканчиваешь книгу, или как? Что-то мы тебя давно не видели. – Его голос звучал легко и игриво.