Лоуэлл посмотрел на него.

— Вы бывали когда-нибудь в Англии? — спросил он.

— Нет, — ответил Карелла.

Он не находил никакой связи между последним вопросом и предшествующим предметом разговора.

— Я совсем недавно был там, — сказал Лоуэлл. — Мне там нравится. Знаете, Оксфорд. — Он улыбался своим воспоминаниям. У него была хорошая улыбка. Карелла представил себе, с какой большой выгодой Лоуэлл использовал эту улыбку в двадцати шести случаях, когда с успехом проводил свои обвинительные заключения.

— Вопрос в том… — произнес он.

«Плохой устный оборот», — подумал Карелла.

— …во время своего пребывания там, я натолкнулся на одно интервью в газете, которая называется «Гардиан». Вы незнакомы с этой газетой?

— Нет, незнаком.

— Это либеральная газета, очень солидная. Статья была написана человеком по имени Джон Уильямс. Заглавие статьи было «Об итальяшках и полицейских».

— Ах-ха, — произнес Карелла.

— Как я припоминаю, предметом интервью был какой-то американский писатель итальянского происхождения. Дело в том, что ни мистер Уильямс, ни его газета не ощутили, как оскорбительно применение слова «итальяшки». Они с таким же успехом могли озаглавить эту статью «Негры и спусковой крючок». Вы улавливаете мою идею?

— Нет, к сожалению, не улавливаю, — ответил Карелла.

— Это подсознательное явление. В Англии, за тысячи миль отсюда, предположительно уважаемый журналист, подобный Джону Уильямсу… это имя вам знакомо?

— С этого момента, — ответил Карелла.

— Джон Уильямс…

— Я запомнил его имя.

— …чувствует себя свободно, направляя интервью в русло межэтнических отношений. Вопрос заключается в том, насколько глубоко вы исследуете проблему. При этом не надо забывать, что всегда найдутся люди, которые испытывают удовольствие, приравнивая вас к тем «итальяшкам», которые ворвались в церковь Святой Екатерины.

— Понятно, — сказал Карелла.

— Итак, если мы позволим этому суду свестись к соревнованию имен…

— Ах-ха.

— …одна группа национального меньшинства против другой…

— Ах-ха.

— …итало-американская жертва против…

— Я нахожу это слово тоже оскорбительным, — сказал Карелла.

— Какое слово?

— Итало-американец.

— Вы так считаете? — спросил удивленный Лоуэлл. — Почему?

— Потому что это оскорбление, — ответил Карелла.

Он не был уверен, что кто-нибудь с именем типа Лоуэлл может понять, что слово «итало-американец» имело смысл только применительно к его прапрадедушке, когда он прибыл в эту страну и получил гражданство. Оно утратило всякий смысл и перестало приносить какую бы то ни было пользу с момента рождения его дедушки. Тогда же единственно верным стало слово «американец».

Вряд ли Лоуэлл вообще понимал, что когда мы называем родившихся здесь сыновей и дочерей четвертого поколения давно прибывших в эту страну иммигрантов итало-американцами, или польскими американцами, или испано-американцами, или ирландскими американцами или — хуже некуда — афро-американцами, то мы крадем у них их американизм. Мы тем самым говорим им, что если их предки принадлежали к другой нации, то они никогда не будут настоящими американцами на этой земле свободы и отчизне мужества.