— Конечно, без проблем.

— Он передаст вещи, чтобы я могла переодеться, и остальную экипировку, если вы не против, конечно.

— А, ну да. — Капра глянул на свою напарницу, словно беспокоился, как она к этому отнесется. Сначала его чуть не стошнило на труп. Теперь ему дают задание.

— Мне действительно нужна экипировка, — сказала Элли, проследив за его взглядом. — Я скажу ей, что это моя просьба.

Она тронула брата за плечо.

— Поспи немного. Я позвоню тебе позже.

Элли взглянула на часы. 5.45. Сорок пять минут назад Джесс запустил кроссовку ей в голову. Тридцать четыре минуты назад она засекла время, выходя на пробежку. А тринадцать минут назад впервые раздался рингтон — песенка Гвен Стефани.

Она посмотрела на девушку, брошенную на кучу строительного мусора. Если бы Элли не прервала пробежку, это дело ушло бы кому-нибудь другому. Кто-то другой сообщил бы печальную новость семье. Кто-то другой неубедительно пообещал бы, что сделает все возможное и найдет преступника, сотворившего такое с их дочерью. Но она не побежала дальше. Она заставила патрульную назвать ее имя по рации. Теперь это ее дело. Она отвечает за эту девушку.

Пришло время выяснить имя неизвестной.

В шестидесяти метрах оттуда, на другой стороне шоссе Ист-Ривер, возле жилого дома на улице Манжена стоял синий «Форд Таурус». Мужчина за рулем наблюдал, как подъехала вторая патрульная машина, а за ней «неотложка» с включенной сиреной и проблесковым маячком. Две машины с четырьмя полицейскими приехали раньше медиков. В этом была какая-то нелепость. Хорошо, что девушку уже не спасти.

Первая патрульная машина, выехав из парка, направилась к северу по Рузвельтовскому шоссе. Впереди — коп. Сзади штатский без наручников. Все остальные пока в парке. Ему хотелось остаться и посмотреть, как дело пойдет дальше, но он знал, что вскоре полиция начнет прочесывать округу.

Он повернул ключ зажигания. Цифровые часы на торпеде показывали 5.46. Он настроил радио. До программы Говарда Стерна еще четырнадцать минут.

5.48. В тридцати пяти километрах восточнее парка, в Майнеоле на Лонг-Айленде, Билл Харрингтон резко открыл глаза — разносчик газет снова промахнулся, и, вместо того чтобы попасть на крыльцо, тяжелый сверток угодил под окно его спальни. Тело казалось липким. Билл откинул одеяло и с удовольствием ощутил холодок на босых ногах.

Ему снилась Робби.

Сон начался на заводе «Алкоа» под Питтсбургом; он давненько не был там, ведь Пенни настояла, чтобы после выхода на пенсию они поселились на Лонг-Айленде. Но двадцать пять лет своей жизни он плавил и лил сталь на этом заводе по пять дней в неделю, и по большей части это время было счастливым. Во сне он вошел в знакомую комнату отдыха для сотрудников, однако оказался у старого кухонного стола, служившего Харрингтонам с незапамятных времен.

В тот день Робби исполнилось шесть. А Дженне было всего двенадцать, однако она выпросила позволение испечь торт лишь с минимальной помощью мамы. Торт вышел комковатый и кривобокий, покрытый коркой подозрительной зеленой глазури. Однако Робби, казалось, ничего не заметила.

А вот и она — коленки стоят на виниловой обивке кухонного стула, локотки упираются в стол, светлые волосы зачесаны назад и убраны под розовую бумажную корону именинницы. Девочка нетерпеливо поглядывает на шесть горящих свечек, а Билл, Пенни и Дженна выводят последнюю строчку поздравительной песенки, чтобы продлить волнительное ожидание. Билл улыбнулся во сне, когда Робби зажмурилась, набрала побольше воздуха и осторожно выпустила его на каждую из свечек.

— У меня получилось, папа! Я затушила все, как ты учил.